— А милиция, значит, должна… — проговорил Мишка.

— Уберите его отсюда! — воскликнул армянин. — Он же орет!

— В таком случае пишите заявление, — решил Мишка. — Будете писать?

Петросян моментально расстроился. На секунду он замолчал, сморщил лицо, потом стал верещать по-птичьи, без перерыва:

— Какое заявление, понимаешь. Он же порядок нарушает… Заявление? Слющай… При чем здесь эта бумажка?! Завтра начальник придет и напишет. Хоть десять бумажек напишет тебе!.. Обязательно…

— Мне нужно одну, — хмурился Мишка.

Трактирная клиентура, расправив уши, с любопытством наблюдала за развитием событий, предвкушая бесплатный спектакль. В углу тем временем вновь обозначилось шевеление. Кабан дернулся кверху, распрямился и пошел в нашу сторону, задевая столы. Гремела посуда, звенели вилки.

— Вам не меня ли?! — громко спрашивал он. — Меня?! Так вот он я весь… А ты, армянская душа, пока отдыхай…

Он раскинул руки, и очередная стекляшка сорвалась на пол. Народ лихорадочно улыбался, блестя глазами в нашу сторону. Я инстинктивно поджался.

— Не надо меня держать! — Кабан отмахнулся от чьей-то предостерегающей ладони и встал рядом с нами.

В нем оказалось за метр девяносто, поскольку при моих ста восьмидесяти я смотрел на него снизу вверх. Кабанье копыто неожиданно поднялось и уперлось Мишке в грудь — туда, где билось беспокойное сердце. Затем копыто стало напирать, сотрясая Мишку, словно боксерскую грушу. Кабан явно напрашивался на неприятности.

Мишка стоял изваянием, и это меня удивляло.

— Копыта убери, — отчетливо произнес один их ментов.

— Не понял я! А ну повтори! — кашлянул Кабан, не оборачиваясь в сторону голоса. — Я хочу слышать!..

Он дурашливо сжался, подставляя ухо к Мишкиному лицу.

— Перестань, здесь не цирк, — отчетливо произнес Михаил, убирая с груди чужой кулак. — В чем дело?

— Дело? — Кабан вращал белками глаз. — А вот оно — дело!

Кабан обернулся к Петросяну, положил на его покатые низкие плечи обе ладони и с силой швырнул от себя.

Армянин покатился по полу к двери, махая всеми четырьмя конечностями. Кабан двинулся следом, раздвигая милицию, и тут же у него на руках повисли двое сержантов. А тот словно этого и ждал. Тараща глаза, он стряхнул с себя сержантов, а молоденького стажера — парня в штатском — опрокинул тычком ладони в лоб.

Это уже не походило на спектакль. Это было сопротивление, потому что у Кабана в ход пошли кулаки: армянин с рассеченной губой вновь полетел на пол, и теперь корчился у стены, собирая кровавые слюни в ладонь. И когда вновь мелькнуло копыто, норовя ударить Мишку в лицо, я вцепился обеими руками Кабану в запястье и крутанул в наружную сторону, одновременно нанося удар коленом меж ног.