Он владел ею.
Эти ощущения хранились подспудно, как отзвуки жизни другого человека, но ни одно из них не становилось от этого менее реальным. Он владел не всеми воспоминаниями Джона Мерримона, но то, что видел во сне, будто прожил сам: поступки и их последствия, любовь и ненависть, проблески мыслей.
Это был его дом.
На дороге теперь лежало покрытие, но она следовала по тем же линиям.
Усадьба находилось вон там…
Разглядывая сторожку, Джонни мельком подумал про Уильяма Бойда и подивился, насколько неизменной остается земля.
Джон Мерримон, усопший и забытый.
Теперь Уильям Бойд.
Свернув на подъездную дорогу, Джонни медленно двинулся к сторожке. Когда ею владел он…
Проезжая через поля, он вспомнил, как расчищал их. Город располагался к югу, и Джонни знал, сколько потребуется времени, чтобы добраться до него верхом, и где самые удобные места для переправы через последний, самый большой ручей, впадающий в реку. У домика он выключил двигатель и окинул взглядом пейзаж, который был дорог ему, словно супружеские воспоминания. Здесь он похоронил родителей и сестру. Вдали виднелись холмы и размытое пятно зелени – Пустошь.
Сторожка выглядела необитаемой, но Джонни все равно позвонил. Ему не нравилось встречать чужаков на своей земле, и он не мог вести себя по-другому, даже зная, что Бойд умер. Никто не ответил; он снова вышел на жару и двинулся по тропинке под деревьями настолько же старыми, как и память Джонни. Изогнутые и серые, они стояли, низко опустив ветви, словно хотели опереться о святую землю.
Для Джонни эта земля и была святой.
Кладбище датировали 1769 годом, когда его первый предок упокоился в своей земле. Уильям Мерримон был отставным английским офицером, переехавшим сюда на дарованную королем землю. Оригинал документа хранился под стеклом в музее округа Рейвен, и Джонни знал содержание наизусть.
Джонни проскользнул в железные ворота, все еще улыбаясь при воспоминании об этой детской напыщенности.