– Вдовец.

– Не вре-ешь? – протянула Манефа. – На лестовке побожись.

А у самой глаза так и блеснули.

Что такое «лестовка», Фандорин не знал, но настроение улучшилось. Оказывается, он ещё может нравиться юным, щедро одарённым природой девицам.

– Я, милая, тебе в отцы г-гожусь, – с достоинством молвил Эраст Петрович. – А попусту божиться – грех. Всё, пойдём.

Соборной, как в Раю, здесь не имелось, всё население деревни – под сотню человек – набилось в дом старосты. Зимняя часть избы была слишком тесна, большинство расположились в летней, неотапливаемой части, но скоро нагрели собою горницу, надышали так, что все окошки запотели.

Когда Фандорин вошёл, Никифор Андронович уже заканчивал свою речь. Стоя у печи, он всё поворачивался, чтоб охватить взглядом каждого. Говорил негромко, но чувствительно, чтоб до сердца достало:

– …Сатаной-Антихристом пугает, а он сам чёрт и есть. В чём главном Дьявол от Бога отличен? Бог – это любовь, а Дьявол – ненависть. Бог – это жизнь, а Дьявол – смерть. Кто ненависть проповедует и к смерти зовёт – от кого он, от Бога или от Дьявола? То-то. Знаю, ходил бес этот меж домами, сеял в сердца свои плевелы. Вы его не слушайте. Люди вы лёгкие душой, жизнерадостные, художники…

По правде сказать, хозяин дома особенно жизнерадостным Эрасту Петровичу не показался. Суровый дед ветхозаветной наружности сидел под образами прямой, как палка, в белой рубахе, с длинной седой бородой. Сдвинув косматые брови, слушал, но смотрел не на Евпатьева, а вниз. Справа и слева от старосты – жена и кривобокая дочь-вековуха, обе в чёрном и тоже с постными лицами. Зато все прочие жители Мазилова, пожалуй, в самом деле отличались живостью лиц, а в одежде предпочитали цвета весёлые, пёстрые. Мужики были по преимуществу тонкокостные, непоседливые, женщины румяные и улыбчивые, детишки хихикали, вертелись на месте.

И на раскольников-то непохожи, подумал Эраст Петрович, осмотревшись. Разве что привычкой ни минуты не находиться без работы. Бабы и девушки, проворно двигая пальцами, сплетали из полосок кожи и лоскутков странные разноцветные ожерелья, каждое из которых заканчивалось четырьмя треугольными пластинками. Многие из мужчин, слушая оратора, набрасывали что-то на бумаге карандашами (между прочим, вполне современными, явно купленными в городе). Фандорин полюбопытствовал, подглядел в листок к соседу. Тот набрасывал смешного рогатого черта, у которого из пасти вырывалось красное пламя, а из-под хвоста чёрный дым.

По стенам всюду были развешаны лубки, по большей части с зоологическим уклоном. Эраст Петрович с удивлением воззрился на картинку с заголовком «Какъ коркодилъ чиропаху обманулъ», где, действительно, были изображены крокодил и черепаха, причём довольно похоже. На большом листе «Всякое дыханiе Гспда славить», живописавшем поклонение тварей земных Всевышнему, обнаружилось чуть ли не все население бремовской «Жизни животных», вплоть до носорогов и жирафов.