– Вам известно, Уотсон, что моя бабка была француженкой. Неподалёку отсюда находилась её вилла, так что я знаю эти места. Однако мы причаливаем. Вы уже уложили свой чудесный чемодан?

Я поспешил спуститься в каюту. Ночь мы провели не раздеваясь, продремали в креслах и особенной нужды разбирать чемодан у меня не было, но я всё же разложил на столике часть его содержимого – доставил себе удовольствие. Превосходное изделие фирмы «Уэверли» я приобрёл накануне, в качестве рождественского подарка самому себе, и, клянусь, чемодан стоил своих шести фунтов и шести шиллингов. Отличной жёлтой кожи, с посеребрёнными замками и заклёпками, он имел несколько секций, встроенную шкатулку для всяких мелочей и даже особое отделение для термоса. Никогда в жизни у меня не было такого великолепного чемодана! А более всего я пленился тем, с каким сдержанным вкусом изготовители поместили это сияющее чудо кожевенного мастерства в скромный клетчатый чехол, призванный уберечь поверхность от царапин. Не боясь показаться смешным, скажу, что я усмотрел в этом истинное проявление британскости, столь отличное от континентальной страсти пускать пыль в глаза. Французы или итальянцы делают наоборот: у них оболочка по качеству всегда превосходит сердцевину.

Перед тем как снова выйти на продуваемую ветрами палубу, я отхлебнул из термоса чаю с ромом и ещё раз перечитал телеграмму, которую Холмс отдал для моего архива. Она пришла вчера вечером.

«РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО ВСКЛ НОЧНЫМ ПАКЕТБОТОМ СЕН-МАЛО ТЧК ГОНОРАР ДВАДЦАТЬ ТЧК ДЕЗ ЭССАР».

«РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО ВСКЛ НОЧНЫМ ПАКЕТБОТОМ СЕН-МАЛО ТЧК ГОНОРАР ДВАДЦАТЬ ТЧК ДЕЗ ЭССАР».

Я мало что понял из этой депеши (собственно, ничего не понял), но Холмс немедленно засобирался в дорогу. Он был по-мальчишески счастлив сбежать из предновогоднего Лондона. На мои расспросы лишь пожал плечами, сказав, что дело обещает быть занимательным и быстрым, а двадцать тысяч франков – хорошие деньги за небольшое плавание через Ла-Манш. И, хотя у меня были кое-какие планы на 31 декабря, разве мог я удержаться от соблазна?

Два часа спустя мы уже сидели в саутгемптонском поезде, ровно в полночь поднялись на борт пакетбота, а ещё через одиннадцать часов были в Сен-Мало.

II

Когда я вышел на палубу, трап уже спустили. Холмс стоял у борта, ожидая, пока наиболее нетерпеливые из пассажиров сойдут на берег. Мой друг всегда терпеть не мог толпы и давки. Его походная лаборатория (кожаный кофр немалого размера) и футляр со скрипкой были прислонены к перилам.

Я встал рядом.

Разглядывая встречающих, Холмс обронил: