Сообразив, что это означает: «Вы помощник (очевидно Холмса) и писатель?», я ответил утвердительно. Японец уточнил:

– Писете про подвиги своего масута?

Мне пришлось подумать, прежде чем я догадался, что это он так произносит слово master[34]. Я засмеялся.

– Да, пишу. Но Холмс мне не господин. Он мой друг.

Однако наши взаимоотношения с Холмсом мистера Сибату, кажется, не интересовали. Он придвинулся ближе и, сосредоточенно уставившись на меня своими узкими глазками, спросил:

– Вы писете, и вам пратят деньги? Муного?

Краткий, но прекрасный путь трёх мудрых

(Из записок Масахиро Сибаты)

<…> Просмотрел написанное выше и остался очень доволен. По-моему, рассказ о наших с господином приключениях в городе Париже и описания природы в главе о путешествии по железной дороге удались мне на славу. Когда же я перечитывал трогательную сцену о прикованной к полу желтоволосой девице, из моих глаз потоком лились слезы.

Однако прежде чем я продолжу правдивую повесть об элегантной танка, сочинённой мною в замке Во-Гарни, долг благодарности требует посвятить несколько слов Уотсону-сенсею, побудившему меня взяться за кисточку, а также давшему мне несколько бесценных советов касательно писательского ремесла.

Когда я услышал, что этот почтенный муж своими сочинениями зарабатывает гораздо больше денег, чем его товарищ своими расследованиями, на меня снизошло сатори. Я понял, что могу делать то же самое! Фандорин-доно ничуть не уступает умом и доблестью Шерлоку Холмсу, воля моего господина крепка, а Путь светел и прям. И я решил: пусть он продолжает схватку со злодеями земли, я по-прежнему буду помогать ему по мере моих ничтожных сил, но отныне стану всё-всё записывать. Издам чудесную книгу, которая прославит нас обоих на весь свет и принесёт столько денег, что мы сможем удалиться от дел и предоставить злодеев земли их собственной карме.

Но Уотсон-сенсей сказал, что отступления не должны быть слишком пространными, иначе читатель заскучает, а потому возвращаюсь к беседе, состоявшейся за обедом, описанию которого я посвятил предшествующую главу.

Тронутый деликатностью господина, который представил меня остальным не своим слугой, а другом, я так расчувствовался, что почти лишился аппетита, однако прислушивался к разговорам очень внимательно, благо они велись на английском, а этот язык за годы американской жизни я освоил в совершенстве.

– Правда ли, что вы много странствовали по Востоку и даже жили в Тибете? – спросил Фандорин-доно у крючконосого Холмса.

– Да. И сделал немало важных открытий. Главнейшее состоит в том, что наша душа и тело гораздо мощнее, чем представляется людям Запада. Надо лишь найти в себе ключ к источнику силы, – сказал английский сыщик, и я сразу понял, что передо мной действительно человек большой мудрости. – О, какую книгу я мог бы об этом написать, если б обладал талантом Уотсона!