По крутым ступенькам лестницы я шёл очень осторожно, остро сознавая весь груз ответственности. Не хватало ещё уронить фонендоскоп и разбить мембрану – это провалило бы все расследование.

Я благополучно достиг первого этажа, спустился ещё на пол-пролёта, и вдруг во всём доме погас свет. Как я уже писал, электричество отключалось и прежде, но всякий раз не долее чем на несколько секунд, поэтому я остановился и решил подождать.

Однако прошла минута, другая, а лампы всё не загорались. У меня в кармане лежали спички, но как их достанешь и зажжёшь, если в одной руке скрипка, а в другой футляр с драгоценным фонендоскопом?

Делать нечего. Я осторожно нащупал ногой следующую ступеньку, потом другую. А на третьей поскользнулся и с ужасающим грохотом полетел вниз.

Очень больно ушиб предплечье и ударился лбом так, что на какое-то время оглох и ослеп – хотя последнее утверждать наверняка не берусь, поскольку в кромешной тьме и так было ничего не видно.

Потом свет зажёгся, и я обнаружил, что лежу на полу. Футляр со скрипкой отлетел в одну сторону, футляр с фонендоскопом в другую и раскрылся. Резиновые трубки беспомощно свисали со ступени, словно мёртвые стебли.

Я схватился за голову.

В этом жалком положении и застал меня Холмс, прибежавший из подвала на шум.

– Ничего не сломали? – быстро спросил он.

– Кроме фонендоскопа, – прерывающимся голосом ответил я и зажмурился – на меня обрушился весь ужас содеянного.

Холмс опустился на корточки и несколько секунд шарил рукой по ступенькам. Поднял несколько мелких стеклянных осколков, вздохнул. Вытер пальцы платком.

Однако вид у него был не убитый, а скорее задумчивый.

– Что ж, это, пожалуй, было бы нечестно – расследовать последнее преступление девятнадцатого века, используя технологию двадцатого, – философски сказал он. – Будем действовать по старинке. Но для начала обретём гармонию.

Холмс достал скрипку, проверил, цела ли она. Удовлетворённо кивнул и вынул из того же футляра сборник нот – небольшого формата, но довольно толстый. Открыл наудачу первую попавшуюся страницу.

– Хм. Каприз Паганини. Значит, дело будет нервным, но скоротечным.

Он называл гадание по нотам «камертоном расследования» и придавал этому ритуалу большое значение.

Сыграл несколько головокружительно порывистых тактов и оборвал мелодию, вновь стал перелистывать страницы сборника.

– Господи, Холмс. До музыки ли теперь? – в отчаянии произнёс я. – Я всё испортил! Никогда себе этого не прощу! Придумайте что-нибудь! Да оставьте вы ваши…

– Тссс! – шикнул он на меня. – Я и думаю, а вы мне мешаете.