Люди все больше собирались у дверей, но боялись пройти внутрь. И это хорошо, полиция не любила, когда на месте неестественной смерти толпились зеваки. Но гул их голосов сводили меня с ума. Каждый хотел знать, почему Безбородов так поступил, и каждый желал поведать о своей последней встрече с ним. И, конечно же, все эти пересказы акцентировались на странном поведении умершего, которое только сейчас стало им понятным.

Больше не в силах смотреть на тело хорошо знакомого мне человека, что лежало на полу, я принялся снова осматривать квартиру. Вскоре листок на диване опять привлек мое внимание. Конечно, полиция была бы против моих действий, но они пока не приехали, и не могли меня остановить. Поэтому я подошел к дивану и взял осторожно листок в руки.

Как я и ожидал, это оказалась предсмертная записка, написанная – без сомнения – подчерком владельца квартиры.

«Мое имя Александр Викторович Безбородов. Этим письмом я хочу сообщить, что в моей смерти никто не виновен, кроме меня самого. Ухожу из жизни добровольно и в здравом уме. Кто-то может решить, что мое решение умереть было принято в пьяном угаре. Если хотите, можете вскрыть мое тело и провести необходимые анализы. В моей крови вы не обнаружите компонентов распада алкоголя. Если же кто-то решит, что виноват в моем желании свести счеты с жизнью, то спешу разочаровать его: я сделал это по совершенно иным причинам, которых не стану разглашать. Так что утрите сопли и живите дальше так, как вам бы этого хотелось. Пышных проводов не прошу, поминок тоже. Просто забудьте обо мне и не держите зла.

Искренне ваш, старый ворчливый сосед и грубиян коллега, Сашка Борода».

Листок дрожал в моих руках. На нем плясали свет и тени. Люди создавали шум, усиленный коридорным эхом. С улицы зазвучали сирены. Серо-желтые занавески, впитавшие в себя прошедшие годы, монотонно покачивались на ветру, что проникал через форточку. А часы неумолимо отсчитывали безвозвратно ускользающее время.

Я толкал каталку с телом по коридору, по которому раньше Безбородов передвигался исключительно на своих ногах. Теперь же он не мог позволить себе такой роскоши.

До моего поезда оставалось всего два часа, но я решил, что куда важнее будет отдать последние почести своему коллеге и наставнику. А еще я решил, что будет правильно, если сам подготовлю его тело к погребению. Поэтому в секционном зале никого не было.

Подкатив к столу и стянув простыню, я аккуратно перетащил тело на металлический стол. Было очень непривычно находиться в этом помещении спустя долго время вместе с Безбородовым и не слышать его ворчливого или же озорного голоса. Также было непривычно видеть его лицо, не передающее каких-либо эмоций, а только безучастность и невозмутимость.