Я не могу винить его за то, что он все рассказал своей матери. Я виню только себя. За Петру, за то, что взял сережки. За все.

Я покидаю комнату сына, бесшумно закрываю дверь и продолжаю путь по коридору. Я представляю себе Миллисент в постели, свернувшуюся под одеялом, со своими рыжими волосами, рассыпавшимися по белой подушке. Я даже слышу ее долгие вдохи, которые она делает в глубоком сне. И вижу шок в ее глазах, когда она просыпается и чувствует на своем горле мои руки.

Потому что я собираюсь убить свою жену.

Когда Миллисент узнала, что я ей изменил, она поняла свое слабое место.

Сегодня вечером я понял свое слабое место.

Я дохожу до закрытой двери спальни и, пригнувшись поближе, прислушиваюсь. Ни звука. Открываю дверь, и первое, что я вижу – постель.

Пустая.

Мой первый инстинктивный порыв – проверить за дверью. Возможно, потому что я знаю: Миллисент способна ударить в спину.

За дверью никого.

– Наконец-то.

Ее голос доносится из другого конца комнаты. Я вижу тень, ее силуэт. Миллисент сидит у окна, в темноте. И смотрит на меня.

– Я знала, что ты придешь, – произносит она.

Я делаю несколько шагов вперед, но не подхожу к ней слишком близко.

– Конечно. Это то, что ты делаешь всегда.

– Возвращаюсь домой?

– Тебе больше некуда идти.

Правда ударяет, как пощечина. Но еще хуже то, что я могу слышать ее улыбку. В спальне слишком темно, чтобы я ее увидел – пока Миллисент не поворачивается к свету и не встает. На ней длинная хлопчатобумажная ночная сорочка. Она белого цвета и обвивает ее ноги. Я не ожидал, что жена не будет спать. И не взял с собой никакого оружия.

А она вооружилась.

В руке Миллисент револьвер, смотрящий дулом в пол. Она не наводит его на меня. Но и не прячет.

– Значит, таков твой план? – спрашиваю я, указывая на револьвер. – Убить меня якобы из самообороны?