А от костра с треском поднимались искры, и они летели прямиком в черное небо, превращаясь в звезды. И тогда я вспоминал одну из статей Остенмайера, в которой он говорил: «Чем глубже яма, тем ярче звезды над ней». Здесь, на Колыме, яма казалась самой глубокой. И звезды над ней сияли ярче, чем когда-либо в моей жизни.

Возможно, именно от этого костра могло бы расцвести болотное сердце.

* * *

Станция Калинова Яма, 17 июня 1941 года, 17:30

— Назовите ваше имя, фамилию и отчество.

— Сафонов.

— Вы не поняли вопроса? Ваши настоящие имя, фамилию и отчество.

— Сафонов.

— Мы знаем, что вы убили человека и работаете на германскую разведку.

— Я журналист.

Гельмут плохо видел перед собой: перед глазами по-прежнему расплывалась мутная пелена. Он понимал, что сидит на стуле в наручниках, а перед ним за столом уселся человек в гимнастерке, но черты его лица дрожали зыбкой рябью. Голос сидящего за столом казался приглушенным, как через толщу воды.

Сзади время от времени раздавался другой голос, но Гельмут не мог повернуть голову.

— Товарищ капитан, может, его головой тогда приложили? Он же ни хрена не соображает, у него глаза мутные.

— Еще раз. Ваше имя и фамилия.

— Имя! Фамилия! — раздалось почти над ухом, и Гельмут поморщился от резкого звука.

— Это ошибка, позвоните в Москву, — пробормотал он, прикрывая глаза, чтобы не было этого света вокруг и этой пелены.