Рис. 74. Генерал-адъютант Николай Васильевич Клейгельс, санкт-петербургский градоначальник 1895–1903 гг.

В марте 1899 года в отставку уходит уже Л.А. Шереметевский. Клейгельс, видимо, своим протеже оказался не слишком доволен – начальником его не назначил. Вероятно, и М.Ф. Чулицкому доставшийся в наследство помощник тоже не приглянулся, под его началом Александр Петрович проработал меньше полугода, 18 мая 1899 года Силин перешел на должность пристава в наружную полицию. Служил сначала в 3-м участке Александро-Невской части, потом во 2-м. Данные из формуляра А.П. Силина в приложении Ошибка: источник перекрёстной ссылки не найден.

В июле 1904 года Силин вышел в отставку. Дальнейшие обстоятельства его жизни нам неизвестны. Неизвестны и уголовные расследования СПбСП, в которых Силин принимал участие. Возможно, оперативной работой он вообще не занимался, так как в обязанности помощника начальника Сыскной полиции входили текущая переписка, наблюдение за арестантской частью и прием просителей.

Дело № 28. А.Е. Зарин «Краюшкин»

Дело № 28. А.Е. Зарин «Краюшкин»

Честно признаемся, нам не удалось сопоставить эту забавную историю с кем-то персонально. Также нам не удалось найти уголовные дела, в расследовании которых участвовал бы А.П. Силин. Как известно, «минус на минус даёт плюс», вот почему история про Краюшкина попала в этот раздел.

«Красивый молодой человек, с замечательно умным и энергичным лицом… Широкий высокий лоб, умный и быстрый взгляд, атлетическое сложение. Это Краюшкин. Он был унтер-офицером электротехнической команды и состоял при школе, выделяясь своими знаниями, прилежанием и смышленостью. У него жена и единственный ребёнок, в которых он души не чаял. И жили они скудно и бедно, богатые только взаимной любовью. Не находя источников для увеличения средств и, вероятно, по призванию, Краюшкин решил заняться… кражами и грабежами. Но занимаясь ими, он сумел найти в этом занятии удовлетворение своего честолюбия, поражая всех дерзостью своих краж. Отработав шесть дней, он седьмой посвящал своим приватным занятиям. На эту работу он шёл как на праздник, надевая чистое бельё и переряжаясь в статское платье. Нежно простившись с женой и ребенком, он уходил, не зная, что сделает, не зная, вернется ли, и вскоре возвращался с деньгами и подарками. Шел он, например, мимо богатого подъезда и увидал, как в подъезд вошел господин и оставил у швейцара дорогие шубу и шапку. Он спустя минут пять входит в тот же подъезд и, давая швейцару двадцать копеек, просит у него стакан воды. – Мне что-то дурно, – говорит он, и швейцар доверчиво идёт в свою каморку за стаканом и водой… Едва он вошел в свою нору, как Краюшкин быстро захлопывает за ним дверь, запирает его на ключ, затем, надев шубу и шапку, спокойно выходит из подъезда, берёт извозчика и едет в ломбард, а оттуда домой с подарками. А швейцар бьётся и орёт в своей норе. Идёт Краюшкин по рынку, видит, как к лавке Расторгуева приезжает возчик за ящиком и говорит: – Пётр Иванович приказал взять два пуда меди или 15 пудов железа… И ему тотчас накладывают товар на телегу и отпускают. Краюшкин берёт с биржи двух ломовых, они подъезжают, говорит: – Наказано взять 40 пудов кранов! И им тотчас отпускают эти краны, и Краюшкин продает их через десять лавок в том же рынке. И жил он счастливо, любовно и радостно, пока его не изловили на 18 краже. Он спокойно сознался во всех и сказал: – Только всё это напрасно, потому что я уйду. Его посадили в острог. Спустя неделю он симулировал сумасшествие и, как военный, был посажен на испытание в Николаевский военный госпиталь. А еще через три дня убежал оттуда и отпраздновал свою свободу разгромом квартиры известного Молоствова. Полиция бросилась его искать… и не нашла. Спустя месяц его жена получила от него письмо из Лондона, где он пишет, что последний грабёж дал ему средства эмигрировать в Америку, где он решил зажить частной жизнью и куда зовёт её и ребёнка… Полиция узнала об этом письме и задумалась: отпустить за границу его жену или нет? Если отпустить, то Краюшкин ушёл от преследования, потому что в Америке, где он решил зажить, найти, а тем более арестовать человека, дело почти немыслимое. Если не отпустить жену, то он – как нежный муж и отец – несомненно вернется в Петербург. Но тогда, несомненно, тоже начнутся опять грабежи и кражи, страшные своей бесшабашной наглостью. И, наконец, из чувства гуманности тяжело было держать любящую жену вдали от любимого мужа… и ей выдали заграничный паспорт. Она пришла отблагодарить начальника. Он дружески с ней простился и попросил, чтобы она уговорила мужа указать, где заложены или проданы вещи от последнего грабежа… Через два месяца Краюшкин прислал подробный отчёт о каждой вещи. Полиция мирным путём избавила столичное население от опасного и беспокойного человека, не нашедшего в солдатской шинели иного применения своим способностям, чем кражи и грабежи. Теперь он, быть может, честный работник, отец и муж, а, быть может, следуя призванию, и там удивляет полицию своими подвигами»{393}.