Наконец он сказал:
— Я предоставлю вам самой сказать жертвам, что вы во всем виноваты и что такого больше не повторится. И лучше, чтобы это и правда больше не повторялось. Оправдание выдумайте самостоятельно. Я понимаю, что вам не хватало внимания, как в вашей прошлой больнице, но зачем компенсировать это, заставляя страдать других?
— Они ненавидят меня.
— Разумеется, нет. Вы себя ненавидите. Вы писали письма кому-нибудь, кроме мисс Уиллисон и мистера Каруардина?
Дженни застенчиво покосилась на него из-под ресниц.
— Нет. Только им двоим.
Наверняка лжет, подумал устало коммандер. Скорее всего Урсула Холлис тоже получила письмо. Навредит он или поможет, если спросит у нее самой?
Голос Дженни Пеграм стал сильнее и увереннее. Подняв левую руку, она принялась причесываться, завесив лицо волосами.
— Я никому здесь не нужна. Все меня презирают. Никто не хотел, чтобы я сюда приезжала. Я и сама не хотела. Вы могли бы мне помочь, но вам тоже нет до этого дела. Вы даже слушать меня не хотели.
— Пусть доктор Хьюсон отвезет вас к психиатру, ему и изливайте душу. Психиатрам платят за то, что они слушают самовлюбленных невротиков. А мне — нет.
Закрыв за собой дверь, Адам пожалел, что ответил так злобно. Впрочем, он знал, что его спровоцировало: внезапное воспоминание о съеженном, уродливом теле Грейс Уиллисон в дешевой ночной рубашке. Хорошо, подумал Дэлглиш в припадке отвращения к себе, что он решил уйти с работы, раз жалость и гнев могут настолько вывести его из душевного равновесия. Или все дело в Тойнтон-Грэйнж? Это место определенно действовало ему на нервы.
Он быстро зашагал по коридору. Дверь комнаты, соседней со спальней Грейс, отворилась, и коммандер увидел Урсулу Холлис. Она поманила его и откатила кресло, освобождая проход.
— Нас попросили ждать у себя. Грейс умерла.
— Да, я знаю.
— Что с ней? Что случилось?
— Еще никто не знает. Доктор Хьюсон назначил вскрытие.
— Она не покончила с собой?
— Не знаю. Нет, похоже, мирно скончалась во сне.
— Вы имеете в виду, как отец Бэддли?
— Да, совсем как отец Бэддли.