«Шекс».

Я никогда раньше не слышала старое университетское прозвище Марка, но теперь, когда оно слетело у нее с губ, слово кажется таким знакомым, словно я все это время его знала.

– Ты так его называла. Ты так его называла, когда пришла в наш дом. Зачем ты приходила, Дженнифер? Что ты хотела мне рассказать? Что там было такого ужасного, раз мой разум заблокировал эту информацию на целых четыре года?

– Теперь ты хочешь слушать? – Она буквально выплевывает эти слова на меня. – Теперь ты хочешь, чтобы я тебе все рассказала? Ты же раньше не хотела со мной разговаривать, Сьюзан. Не хотела, когда я пришла, чтобы предупредить тебя о том, что собой представляет твой муж. Ты набросилась на меня.

В мое сознание врывается образ, причем с такой ясностью, словно все случилось только сегодня утром. Я уложила Дилана в переносную кроватку-корзину, сама улеглась на диван и прикрылась одеялом, но тут внезапно зазвонил дверной звонок. Я морщусь. Господи, пожалуйста, пусть они не разбудят моего ребенка. Но Дилан не издает ни звука, и я иду к входной двери.

– Что вы хотели?

На пороге незнакомая женщина – завитые волосы цвета грязный блонд, дикие карие глаза. Стоит мне открыть дверь, как она тут же смотрит через мое плечо в холл у меня за спиной. У нее на щеках нездоровый румянец, глаза красные и припухшие. Вероятно, она плакала. Как я могла не вспомнить этого раньше, когда увидела ее в библиотеке?

«Ты помнила, – говорит мне внутренний голос. – Но твое сознание так сопротивлялось, борясь с этими воспоминаниями, что паническая атака оказалась предпочтительнее, чем их возвращение. А теперь, если хочешь выжить, борись или беги».

– Мне не следовало на тебя набрасываться. Прости. Мне не хотелось верить в то, что ты мне рассказывала, потому что если б это оказалось правдой, то сломало бы мою жизнь. И жизнь моего сына. Прости. Мне очень жаль.

Дженнифер смеется.

– Ты это слышишь, Марк? Ей жаль. Еще одна бедная несчастная душа, которой не повезло оказаться в твоей постели. Ты очаровал ее, потом сломал ей жизнь, и теперь она извиняется. Кому следует извиняться и сожалеть, Марк?

– Мне.

Слово вылетает словно вздох. Марк повесил голову, у него нет сил, чтобы встретиться со мной взглядом. У меня все плывет перед глазами: я потеряла слишком много крови. Думаю, мне придется умереть, и у меня нет сил на истерику. На руке, которая не онемела, выступает гусиная кожа, у меня начинают стучать зубы.

– Да, ему! Именно он трахал лучшую подругу своей невесты! И он не мог взять на себя ответственность!