– У них был собственный самолет?
– Да, во всей школе таким чудом могла похвастаться лишь Марта. Вертолеты были, а вот самолет... Сейчас-то здесь многие ученицы на личных самолетах летают! Так или иначе, должность в Тринити-колледж Марта не получила вовсе не из-за денег. Как художника Эйдена ценили больше, чем ее как писательницу, и она прекрасно это понимала.
Перед глазами темнеет.
– Эйден – художник?..
– Ты не в курсе?
– Нет.
– Никогда не заставала Эйдена за работой и не видела его картин?
– Он не писал картины, то есть не пишет, – лепечу я. Мне словно рассказывают о чужаке, мало похожем на человека, которого я знаю. Или думаю, что знаю... – Если б писал, я наверняка бы увидела. Эйден... – опрометчиво начинаю я. Хотя почему бы и нет? Разве есть повод скрывать? – Когда мы встретились, он жил в комнате за мастерской. На стене там висели пустые рамы, он сам их сделал. Пустые рамы, без картин.
– Так он бросил писать? – тихо спрашивает Мэри, покачиваясь с пятки на носок. – Хорошо...
– Зачем Эйден это сделал? Зачем повесил на стены пустые рамы? – вслух вопрошаю я, а себе задаю совершенно другие вопросы. Почему Эйден не говорил мне, что знает о Джемме и Стивене? Каким образом он узнал о них?
– Сколько пустых рам в той комнате?
– Не знаю... Не считала.
– Больше десяти?
– Да.
– Около ста?
– Нет, намного меньше. Не знаю... пятнадцать... двадцать.
– Я точно знаю сколько. При случае пересчитай, увидишь, что я права.
Все, кроме меня, знают то, что не могут знать, а я не знаю даже то, что могла бы, обязана знать. Эйден из бедной семьи? Сколько телевизоров было в доме его родителей? Я лихорадочно вспоминаю все, что Эйден рассказывал о детстве. Он любил животных, хотел завести кошку, но не решался из-за родительского запрета. Он завидовал приятелям, у которых были собственные комнаты, потому что мечтал об уединении. Старшие брат с сестрой казались совершенно чужими.
– Их восемнадцать, – говорит Мэри. – Пустых рам восемнадцать.