Слабый ветерок подметал пространство вокруг, убирая все лишнее, ненужное и временное. Утки стартовали с недалекого озера; они летели невысоко и беспечно, не опасаясь выстрелов и злобы.

Он вошел в дом. Таня сидела на табурете возле лежащей на диване хозяйки, та о чем-то говорила ей, поглаживая руку гостьи. Таня обернулась к нему и опять улыбнулась. «Разве можно улыбаться постоянно и так счастливо? – удивился Николай. – Ведь она должна понимать, в какой опасности находится». Он прошел рядом с диваном и обернулся к стенам, на которых висели фотографии незнакомых людей: большая свадебная, подкрашенная цветными карандашами: на ней девушка еле сдерживала улыбку – неужели это хозяйка? Рядом с ней серьезный парень в гимнастерке и тремя медалями на груди. Другие совсем небольшие любительские снимки. По несколько фотографий сразу размещались под стеклом в больших рамах, а некоторые были прикреплены ржавыми кнопками к старым бесцветным обоям с едва проступающими бледными розами. Лица людей, которых Торганов не знал никогда и которых не узнает теперь; но эти лица притягивали его взгляд и волновали своей ушедшей, неведомой ему жизнью. В углу висела икона – Богородица с младенцем на руках. Вместо рамы по краям иконы спускалось полотенце из беленого холста с вышитыми на нем красными узорами и православными крестами. Рядом на стене выгоревшая репродукция, вырезанная, скорее всего, из журнала «Огонек» полувековой давности: «Сикстинская мадонна» Рафаэля.

А на подоконнике в наполненной водой трехлитровой банке стоял большой букет желтых цветов пижмы. Вероятно, для того, чтобы отпугивать мух.

– Отдыхайте, – сказала хозяйка, – а я пойду, ужин соберу. Меня отпустило уже.

Но Татьяна не дала ей подняться и сама вышла из комнаты. Николай поспешил следом, старушка лишь успела сказать ему вслед:

– Не обижай жену: она у тебя ангел. – Улыбнулась и добавила: – Тихий ангел…

Торганов прикрыл уже распахнутую дверь, обернулся к хозяйке и кивнул:

– Я знаю.

Произнес спокойно; от этих слов стало легко и радостно на душе, потому что Николай только сейчас явственно осознал – то, в чем признался сейчас, известно ему давно-давно, только зачем-то он скрывал эту истину, обманывая себя неизвестно зачем все никчемные годы своей не нужной никому жизни.

С ужином решили не спешить. Татьяна продолжала заниматься грибами, а Торганов наколол дров и затопил баньку. Потом и он чистил грибы, нарезал их и нанизывал на ниточки. Хозяйка сидела рядом и делала то же самое, поглядывая изредка на гостей, и улыбалась чему-то. Первой отправилась в баньку Таня с сумкой в руке, и вернулась оттуда уже без парика, в веселенькой маечке и в короткой узкой юбке, которую Николай приобрел для нее в Москве и за которую теперь было неловко: словно он специально выбирал юбочку покороче. Он сразу отвернулся, чтобы Татьяна не подумала, будто он любуется ее ногами.