Мюллер стоял на коленях у кровати. Он нашел свое оружие и теперь искал что-то, возможно патроны, в кармане пиджака, не переставая при этом надрывно кашлять. Фотис тряс головой, пытаясь подняться на ноги. Мэтью наблюдал за ними обоими и за всем происходящим в комнате. Дышать становилось все опаснее; надо было немедленно что-то предпринять. К этому призывала его икона. Он еле стоял, голова у него кружилась. Мэтью представил себе, как пройдет через комнату, оттолкнет Мюллера, схватит икону и побежит к двери. Это будет легко, вот только ноги его не слушаются. Обгоревший человек продолжал следить за ним. Отсюда помощи ждать не приходилось. Мэтью вспомнил слова Иоаннеса: сила иконы была слишком велика, она могла изменить первоначальные намерения. Зачем ты пришел в этот дом? Вспомни — спасти жизнь. Не за иконой, а для того, чтобы попытаться спасти жизнь.

Полотенце сползло с его руки, и из раны в ладони текла кровь. Не обращая на это внимания, Мэтью нагнулся, чтобы вдохнуть менее ядовитый воздух снизу, куда дым еще не опустился, затем взвалил сопротивляющегося крестного на плечо.

— Что ты делаешь? — прорычал Змей.

Чувствуя, как дрожат ноги, Мэтью поднялся. Перед его глазами плавал дым. Слабые кулаки барабанили ему в спину, старческие ноги пинали воздух.

— Нет-нет, не меня, мальчик. Богородица. Спаси Богородицу.

Мэтью, не оглядываясь, вышел из комнаты. Огонь уже достиг второго этажа, поэтому видимость была очень плохой. Он нашел перила и стал двигаться вдоль них по направлению к передней лестнице. Что бы ни ожидало его внизу, это не могло быть хуже того, что осталось наверху. Фотис обезумел.

— Ты, глупец! Возвращайся к Богородице. Что ты делаешь?

«Выбираю жизнь», — подумал Мэтью, спускаясь по лестнице.

* * *

Девушка разбудила Андреаса, когда он путешествовал во времени и пространстве. Какие-то места были ему неизвестны, какие-то он хорошо помнил. Склеп под церковью, Микалис-ребенок, смотрящий на него глазами мудрого старика. Вот он с хорошенькой Гликерией идет по улице, и она улыбается. Мальчишки босыми ногами месят глину с соломой, из которой будут делать кирпичи, чтобы отстроить сожженные дома. Балкон его старой квартиры, Мария, юная, темноволосая, Алекс, играющий у их ног с солдатиками; сладкий каучуковый запах летнего заката в Афинах. И вот он опять в церкви на горе, с Костой и Иоаннесом. На этот раз он заметил кое-что еще, надо будет рассказать об этом Мэтью. На рассвете Андреас пошел в хорошо охраняемый дом Мюллера; он пристально смотрел в лицо немцу, когда тот обещал не расстреливать мирных жителей. Потом утром он сидел среди старых корявых яблонь, измотанный ночной работой, и ел хлеб. Он услышал дробь выстрелов из двадцати винтовок. Хлеб вывалился у него из рук; он понял, что его предали. И снова, хотя и не так остро, он ощутил ужас, перерастающий в ярость, ярость — в печаль, не находящую выхода. Он увидел наспех засыпанную могилу и деревянный крест в аргентинской деревне — конечный пункт его путешествия.