– Я понимаю.

– Мы тебя любили и до сих пор любим.

Она снова кивнула. Холодный ветер бросил волосы в лицо.

– Мне пора ехать.

– Опять на работу?

– На панихиду. По подруге.

– Счастливого Рождества, Энджи.

– Спасибо. Пап, ты… ты береги себя.

╬

Выступавший в море мыс был полон древней истории и высоких золотистых трав. Безмолвным часовым высился тотемный столб. Лысый орел со взъерошенными соленым ветром перьями устроился на столбе и озирал группку людей, собравшихся внизу. Энджи держалась чуть поодаль от других скорбящих.

– Листья не должны вянуть и опадать ранней весной, – сказал пастор Единой церкви, когда пепел Мерри Уинстон развеивали над морем. Ветер подхватил его и понес к бледному зимнему горизонту. – Зима не должна наступать раньше времени…

Пастор Маркус из «Харбор-хауса» тоже пришел на панихиду, и подруга Уинстон Нина, и еще несколько оборванных молодых женщин, потиравших носы и дрожавших от холода. Лео не приехал, вообще больше никого из полиции не было. И в этот проникновенный момент Энджи ощутила свое родство с этой пестрой компанией – она сейчас тоже до известной степени выброшена на обочину жизни и оставлена в одиночестве.

– …ибо нет ответа на смерть, особенно преждевременную, кроме как жить, жадно и страстно…

Энджи повернулась и пошла по заросшей травой тропке к стоянке.

У «краун вик» ее кое-кто ждал. Высокий, в черном пальто. Иссиня-черные волосы, взъерошенные, как перья того орла на соленом ветру.

Мэддокс.

Энджи остановилась, но овладела собой и подошла к нему.

В его лице не было ни кровинки, глаза ввалились, щеки запали.

– Ты меня избегаешь, – упрекнул он. Голос звучал сурово, почти сердито. Даже удрученно. – Ты не отвечаешь на звонки и не перезваниваешь. Почему?