Дикси предложила Ребекке жесткую белую маску. Ребекка покачала головой. Она хотела полностью осознавать все сенсорные сигналы, пусть даже это выглядело как разновидность самобичевания. За то, что ее не было рядом с отцом. Сама Дикси надела маску.

Доктор Спайкер немного отвернул простыню, открыв голову ее отца и верхнюю часть его плеч.

Ребекка вздрогнула и поборола желание отпрянуть назад.

Голова представляла собой почерневший бесформенный комок с белыми зубами, стиснутыми в смертной судороге.

Несмотря на прохладу в помещении морга, несмотря на то, что останки ее отца сохранялись при минусовой температуре, запах горелой человеческой плоти мгновенно ударил в ноздри. Свиная, печеночная, почти мускусная сладость. Густота, проникающая в рот и оставляющая долгий след на обонятельных рецепторах.

Однажды пожарные рассказали ей, что когда человеческое тело сгорает целиком, то обогащенная железом кровь, которая запекается внутри, имеет металлический запах с привкусом меди. Внутренние органы, которые редко сгорают полностью из-за высокого содержания жидкости, пахнут как подгоревшая печенка. А спинномозговая жидкость спекается в мускусную жижу со сладким ароматом. К горлу подкатил комок желчи, желудок всколыхнулся.

То, что лежало на столе, не было похоже на человека, тем более на ее отца.

Полицейские из отдела убийств иногда называли обгоревших покойников хрустящими жучками. Юмор висельников, помогавший скомпенсировать нормальную человеческую реакцию. Но ничто – буквально ничто – не могло подготовить Ребекку к этой обгорелой, почерневшей коже, местами растрескавшейся и обнажавшей бледно-розовую плоть с прожилками желтого подкожного жира. Звон в ушах становился все громче. Время тянулось бесконечно. Логика. Реальность.

– Отодвиньте простыню, – велела Ребекка.

Доктор Спайкер посмотрел на нее, потом на Дикси. Та еле заметно кивнула. Патологоанатом сдвинул белую ткань над скрученными останками. Руки отца превратились в черные обугленные когти.

Вскрытие было проведено по свежему трупу. Кожа местами отслоилась, обнажая бело-розовую плоть. Это тело, обгоревшее до неузнаваемости, некогда было отцом Ребекки. Одиноким отцом, который воспитал ее. Отцом, который держал ее за руку, штопал дырки на коленках и учил стрелять.

Тем, кто сидел с ней долгими вечерами, когда ее мать скоропостижно скончалась от рака в весенний день, незадолго до двенадцатилетия Ребекки.

Ее сердце билось так часто, что она испугалась обморока.

Рвотные позывы были почти неукротимыми. Вид и запах – все вызывало тошноту. Но пока Ребекка сражалась за выдержку и контроль, за способность просто вдыхать этот запах, ее внезапно пронзила раскаленная игла ярости. Ублюдок. Как он мог так поступить с ней?