Перед глазами профайлера предстала такая сцена: глаза маленького Гоуданя полны слез, одна рука прикрывает щеку, на которой виднеется отпечаток ладони; он пристально смотрит на своего шатающегося отца. Тот, одетый только в трусы, небрежно ставит бутылку на шкаф, достает сигарету, прикуривает и, сделав затяжку, слышит, как за его головой свистит ветер…

Обмякшее тело мужчины падает с железной лестницы, ведущей в подвал, и приземляется на пол. Запыхавшийся Гоудань спускается, садится на последнюю ступеньку и переводит дыхание, а затем берет отца за руки и с трудом оттаскивает в угол.

Через несколько минут он возвращается в западную комнату, сгребает все вещи, лежащие на столе, в большой плетеный мешок, достает из шкафа свою одежду и запихивает туда же. Осматривает комнату, с трудом тащит мешок, запирает дверь и покидает дом, в котором прожил более десяти лет.

Стоя на грунтовой деревенской дороге, Гоудань решает, куда ему идти. Над соседним глинобитным домом поднимается дым и смутно виднеется теплый свет. Он оглядывается на темные окна своего собственного дома, и его глаза вновь наполняются слезами. Затем перекидывает плетеный мешок через плечо и, спотыкаясь, бежит к свету…

Спустя 21 год «Огни города» возвращается в подвал. К этому времени он стал выше, сильнее, хладнокровнее. Он с легкостью вскрывает ящики, тщательно выбирая нужные ему вещи. Закончив, кладет набитый до отказа рюкзак на ящик и переводит дух. Когда дыхание успокаивается, он опускает взгляд на безмолвный скелет в углу. Все эти долгие годы останки и душа были надежно заперты в подвале, и в этот момент отец, возможно, смотрит на него из какого-нибудь угла с непримиримой ненавистью…

В уголках его рта играет улыбка. «Нет, я не боюсь. Даже когда был ребенком, я никогда не боялся тебя. А теперь, когда ты превратился в груду легких костей, я боюсь тебя еще меньше».

Он встает, подходит к груде костей и молча взирает на собственного отца. Казалось, более двадцати лет застыли в этом мгновении, отец даже не изменил позы. Только крепкое тело, приносившее бесконечную боль ему и матери, почти исчезло, превратившись в лужицу засохшей жидкости под ним, источавшую дурной запах. Он смотрит на черные глазницы и широко раскрытую челюсть, затем внезапно поднимает топор и безжалостно обрушивает его вниз…

* * *

Фан Му и Ми Нань еще раз все осмотрели и, убедившись, что ценных улик больше нет, поднялись по лестнице и поставили кровать на прежнее место.

Стоя во дворе, они стряхнули с себя пыль и вдохнули уличный воздух. Хоть в воздухе и витала угольная зола, это было гораздо лучше, чем затхлый запах старого дома, смешанный с трупной вонью. Немного придя в себя, Ми Нань спросила Фан Му, что он собирается делать дальше.