Она широко распахнула перед гостем дверь. Как только он вошел, сзади послышался лязг щеколды.

Кабинет был крошечный – не больше двух-трех квадратных ярдов – и весь заставлен какими-то едва различимыми предметами. Стены комнаты, располагавшейся над крыльцом и выходившей на север, были обшиты деревянными панелями. Сквозь узкие окна из толстого зеленого стекла проникало мало света. Здесь пахло старостью и болезнью. И было очень холодно.

На миг его преподобию показалось, что служанка сыграла с ним шутку и комната пуста. Однако потом, когда глаза его привыкли к полутьме, он заметил шевеление в углу. Старая леди лежала, обложенная подушками и закутанная в одеяла.

– Господин Уайт, да благословит вас Господь за то, что вы снова проделали весь этот путь. Благодарю от всего сердца.

Священник поклонился:

– Моя жена шлет вам привет. Она молится за вас.

– Кэтрин – хорошая девочка.

– Как вы чувствуете себя, миледи?

Госпожа Кромвель вздохнула и заскулила, как собака. Уайт терпеливо ждал: а что еще ему оставалось?

Через минуту, когда боль отступила, она вымолвила:

– До конца месяца я буду в могиле.

– На все воля Божья.

– Последние пять или шесть лет воля Божья проявляет себя довольно странным образом.

– Не нам подвергать Его сомнению. – Священник выдержал паузу, но старуха ничего не сказала. – Полагаю, миледи, речь идет о завещании? Послать за стряпчим снова?

– Нет. Я хотела поговорить совсем о другом. Пожалуйста, велите принести свечу. Становится все темнее и темнее.

Уайт приоткрыл дверь. Клейпола в комнате не было, но служанка уже зажгла свечи и принесла одну.

– Госпожа будет сейчас принимать свое снадобье? – спросила она, протягивая гостю свечу.

Слух у старухи был острый.

– Вот же глупая женщина, – пробурчала она. – Нет, сейчас не буду. Позже. Поди прочь!

Священник закрыл дверь каморки и поставил свечу на консоль на стене. Госпожа Кромвель наблюдала за ним. Ему показалось, что она сильно похудела за последние три месяца и теперь иссохшее тело под одеялами было не больше, чем у ребенка. Уайт помнил ее в расцвете лет, когда эта статная круглолицая женщина была полна кипучей энергии и ловко управляла домом. На протяжении семи лет после смерти своего мужа Оливера Кромвеля она медленно, но верно менялась к худшему. Казалось, постепенно само время пожирает ее.