Опять постукивание каблучков Сильвии Саграды по полу… Словно тиканье часиков, отсчитывающих время до моего встречного допроса. Позади – еще одна ночь без сна. На сей раз я работал, а не ворочался в постели. И к утру был готов снести Саграду с лица земли вместе со свидетельской трибуной. Закончив подготовку к допросу, сделал несколько звонков.

И все же я не был окончательно готов. Я этого не почувствовал.

Саграда заняла свое место за трибуной и начала наливать воду в стаканчик.

– Эдди… – шепнул Гарри.

Потом начал что-то тихо говорить, но я его не слышал. Я не думал ни о дневнике, ни о Саграде, ни о Софии с Александрой. И хотя всю ночь голова у меня была занята этими мыслями, утром я мог думать только о Харпер – ни о ком и ни о чем другом. С момента ее смерти я каждую ночь думал о ней, и прошлая ночь казалась мне предательством. Харпер прочно засела у меня в голове. Я пытался «щелкать выключателем», но без толку.

– Не забывайте, вы всё еще под присягой, мисс Саграда, – напомнил судья Стоун. – Мистер Флинн, у вас есть какие-то вопросы к данному свидетелю?

Вопросы у меня были. И я не мог задать ни одного из них. Боль облепила меня со всех сторон, словно я оказался в одном из тех старых водолазных костюмов – у которых медный шлем с окошком-иллюминатором, свинцовые ботинки и пояс с утяжелителем. Я был защищен от всего мира этой болью, и она давила на меня тяжким грузом. Затягивала меня вниз.

– Эдди, ну давай же… Ради Харпер, – шепнул Гарри.

Я встал, решив не скрывать эту боль, а использовать ее.

– Доктор Саграда, согласны ли вы с тем, что некоторые представители вашей профессии могли изучить этот дневник и прийти к иному выводу касательно личности его автора?

– Согласна. Мы можем высказывать лишь свое собственное мнение. Я понимаю, что у других оно может оказаться другим.

Первый шаг сделан.

– Вы согласны с тем, что ваша интерпретация касательно того, кто написал этот дневник, может быть ошибочной?

– Такое не исключается. Я не думаю, что это так, но такое вполне возможно.

Она была осторожна, не позволяя загнать себя в угол. Ей требовалось оставить себе выход, сохранив свой профессиональный авторитет – на тот случай, если в ближайшие двадцать минут мне случится разнести к чертям все ее доводы. Умно. Кроме того, это вселяло в присяжных некоторую уверенность в объективности Саграды – она выражала свою искреннюю веру, и ее разум был открыт для других вероятностей. Это делало ее показания еще более убедительными. Здесь уже мне приходилось соблюдать осторожность.

– Вы основывали свое мнение на начертании букв – на стиле, если угодно? А также на синтаксисе и строении предложений, не так ли?