Демонстрация эксперимента с макетом одновременно очаровала и опустошила меня. То, что мне показали, было неоспоримой реальностью. В этот раз Митараи давал пояснения по-английски. Для меня это тоже было сломом шаблона. И хотя в этой ситуации я, казалось бы, не должен был ничего понимать, мне все стало ясно в тот момент, когда начался эксперимент и потекла вода.

Я осознал, что эта беспрецедентная, абсолютно потрясающая трактовка пирамиды Хуфу должна заставить переписать существующие учебники истории. Мы совершенно неожиданно напали на золотую жилу. Я не мог понять, почему Митараи не написал на основе этой трактовки научную статью и не начал прорабатывать с учеными возможность ее публикации. Наверное, он не считает себя специалистом в этой области. Жалко просто так бросить в неизвестности это удивительное свойство пирамиды. Но раз Митараи не шевелится, это теперь моя обязанность. Хотя бы ради этого мне нужно срочно приняться за описание этого случая, убеждал я себя.

Однако, по мере того как опьянение от приключений развеивалось, мое рвение тоже начало остывать. Острые воспоминания стали, наоборот, повергать меня в грусть. Это как неприятные ощущения в животе, которые приходят вскоре после веселых возлияний.

Невероятные приключения в странах, чей язык ты не понимаешь. Потом, Леона. Молодой человек — урод, родившийся из-за воздействия диоксина. Это выходило за рамки того, что допускало мое воображение.

К тому же неожиданно для меня Митараи снова утратил свою обычную бодрость. Нынешнее дело, принесшее нам огромный гонорар в сто тысяч долларов, далось ему, видимо, непросто.

Конечно, я говорю не о самой работе. Будучи бодр, как обычно, он и бровью не повел бы, если б работа заставила его мотаться по всему земному шару. Но на этот раз начало расследования застало его не в самой лучшей форме. Его силы были в упадке, и ему следовало бы хотя бы месяц отдохнуть. Несмотря на это, он начал действовать, пытаясь усилием воли вернуться к своему обычному состоянию. И на протяжении сентября и октября мне пришлось быть свидетелем последствий этого, отражавшихся на его психическом состоянии.

При простуде надо соблюдать покой, и тогда она пройдет быстрее. А если слишком усердствовать, то она только осложнится и лечение затянется. Я не знал, может ли осложниться депрессия, но беспокоился, чтобы этого не произошло с Митараи.

Только это одно и беспокоило меня в связи со здоровьем друга. Организм у него был крепкий. Его не беспокоили никакие проблемы, свойственные работникам умственного труда, не было никаких профессиональных болезней, и если он и болел, то только простудой раз в год. Увлекшись чем-то, мой друг и не думал ложиться спать. Питался скромно — никакого интереса к деликатесам, ни разу за всю жизнь не напился. Часто приходится слышать, что европейских сыщиков раздражает отсутствие черной икры или дорогого вина, а Митараи вполне удовлетворялся хлебом с чаем. С одной стороны, он мог быть привередлив, с другой — совершенно неприхотлив, потому не мог навредить своему организму обжорством или пьянством и заставлял окружающих волноваться лишь из-за своего расположения духа. Но повлиять на это не было никакой возможности.