Мы все еще хранили молчание. Сказать нам было нечего, поэтому Митараи продолжал:

— Но я вовсе не собирался предавать все это огласке. Мне было достаточно собрать радиоприемник. То, что произошло сегодня, — выбор Ричарда.

— Я не рассчитал, что может найтись ненормальный, который пойдет допрашивать монстра, — пробормотал Дилейни.

— А что с затоплением комнаты на седьмом этаже? — спросил я по-японски. К этому времени я начал в общих чертах понимать, о чем они говорят по-английски.

— Готов заключить пари, никто комнату на седьмом этаже не затапливал, — ответил Митараи.

— Не затапливал? — вскрикнула Леона. — А как же головешки в проходах пирамиды? Запах бензина?

— Остались от эксперимента, который давно устроил Пол Алексон.

— Значит, верно, что он построил пирамиду для подтверждения своей версии с насосом?

— Это факт. Осталось множество его статей на эту тему. Ричард Алексон воспользовался его идеей про насос, чтобы организовать свое феноменальное исчезновение. И все это прекрасно реализовал.

— И убил своего брата?

— Это тонкий вопрос. Убил ли Ричард Алексон Пола или это был несчастный случай? Господин Тимоти Дилейни, расскажите, как было дело. Убил ли ваш старый друг

Пола? Хотелось бы услышать об этом от вас, — спросил Митараи.

— Вы недавно гордо сказали, что не вы похожи на Холмса, а Холмс похож на вас. Если хотите это доказать, не перекладывайте дело на меня, расскажите сами.

На эти слова Митараи ответил обезоруживающей улыбкой.

— Я не против. Если вы настаиваете… Это гораздо легче, чем устроить фокус с исчезновением человека. Так что, тяжело быть членом семьи Алексонов?

Ричард все еще посасывал сигару и, услышав вопрос Митараи, заговорил после небольшой паузы:

— Да, пожалуй. Убив самого себя пятнадцатого августа, я всплыл на поверхность. Буря кончилась, был вечер, и весь мир представлялся мне в розовом цвете. Уходящее за горизонт вечернее солнце золотом освещало мой дальнейший путь. Переодевшись, я остановил попутную машину и смеялся всю дорогу до Филадельфии. Я свободен, свободен! Мне в этом мире больше нечего бояться.

Мы безмолвно слушали это необыкновенное признание. Я очень жалел, что многого не понимаю.

— Никто, кроме Алексонов, не может понять это чувство. Как ни сдерживался, я не мог перестать смеяться и, кажется, здорово напугал мексиканца, который согласился меня подбросить. Не могу описать эйфорию и облегчение, которые ощущал. Очень жаль, что невозможно выразить это чувство словами. Леона, когда вам впервые дали главную роль в Голливуде, вы, наверное, были счастливы, правда?