— Сделай глубокий вдох, как я тебя учила, Унаи, — сказала Ребекка.

На мгновение мне показалось, что я снова разговариваю со своим логопедом.

Я послушался, набрал в легкие воздуха, задержал его и медленно выдохнул, считая до трех.

— Ты хочешь наказать меня за то, что я не догадывался о том, что произошло в лагере… Так сделай это. Я не выслушал тебя, я тебе не помог, я позволил твоему отцу насиловать тебя почти у меня под носом и ничего не видел. Скажи мне, что я не заслуживаю смерти.

— Нет, ты не заслуживаешь того, чтобы быть отцом. Ты не сможешь защитить свою дочь. И Альба тоже не заслуживает того, чтобы быть матерью.

Упоминания об Альбе в этом контексте было достаточно, чтобы я перешел в наступление.

— Не втягивай ее в эти дела, — проревел я. — Все это из-за того, что случилось в лагере. В этом замешаны только ты и я. Давай обменяемся: бери меня и верни Германа.

— Не играй со мной. Ты наверняка думаешь, что способен завлечь меня в ловушку…

— Не будет никаких ловушек. Назови место. Я не выпущу из рук телефон, пока не доберусь туда, и никому ничего не скажу. Я в обмен на Германа. Ты принесешь меня в жертву, и для меня все будет кончено. Разве это не конец, которого я заслужил? Ведь это я не помог тебе избежать того, что сделал с тобой твой отец.

Ребекка размышляла несколько долгих секунд.

— Согласна. Часовня в Оконе. Это небольшое здание, на нем выгравированы лаубуру[47] и несколько дубовых листьев.

— Да, знаю эту часовню, — перебил я. «Наверняка тебе ее показал Герман», — со злостью подумал я.

— Если ты позвонишь своей напарнице, я убью твоего брата.

— Ты же знаешь, что никому я не позвоню, черт возьми. И не вздумай прикасаться к Герману, чтобы ни единого волоска с его бороды не упало, — сказал я, бегая вдоль стены туда-сюда.

В этот момент подошла Арасели, встревоженная моей беготней, криками и выражением лица.

— Унаи, что-то слу…

Я испуганно зажал ей рот.

Если Ребекка узнает, что нас кто-то подслушивает, можно считать Германа покойником. А он не мог, не должен был, не…

Я сдерживался изо всех сил.

Арасели увидела мое перекошенное от ужаса лицо и послушно отошла в сторону. Надо было продолжать разговор; Ребекка не должна догадаться, что я не один.