Лайонел ничего не сказал.

Но все присутствовавшие в баре, пребывавшие в состоянии душевного смятения и уверенные в неминуемой смерти, запомнят то, что грабители хотели вбить им в головы: то есть что Лайонел что-то говорил. Что все мы за своим столом что-то говорили. Что мы сами спровоцировали грабителей, которые были и без того на взводе, и они нас за это убили.

Каспер передернул затвор дробовика, и этот лязг показался нам выстрелом из пушки.

— Должен вести себя, как большой человек. Верно?

Лайонел открыл рот и сказал:

— Пожалуйста.

— Стойте, — сказал я.

Дула дробовика обратились ко мне, я не сомневался, что их темный просвет станет моим последним впечатлением в этой жизни.

— Детектив Реми Бруссард, — заорал я так, чтобы все в баре услышали. — Все расслышали это имя? Реми Бруссард! — Я взглянул в глубоко спрятанные под маской голубые глаза и прочел в них страх и смятение.

— Не делайте этого, Бруссард, — сказала Энджи.

— Заткнись, твою мать! — На этот раз это был Папай, но хладнокровие изменило ему. Он должен был прикрывать напарника, следить за сидевшими за нашим столом, но у него свело судорогой мышцы предплечья.

— Все кончено, Бруссард. Все кончено. Мы знаем, что это вы похитили Аманду Маккриди. — Я вытянул шею и посмотрел в сторону стойки. — Все расслышали имя? Аманда Маккриди.

Я повернулся обратно, и мне в лоб уперлись холодные дула дробовика, а перед глазами возник изогнутый красный палец, лежавший на спуске. С такого расстояния он казался похожим на насекомое или красно-белого червяка. Можно было подумать, что он наделен сознанием и двигается по собственной воле.

— Закрой глаза, — сказал Каспер. — Крепко закрой.

— Мистер Бруссард, — сказал Лайонел. — Пожалуйста, не делайте этого. Пожалуйста.

— Жми на спуск, твою мать, — бросил своему напарнику Папай. — Жми давай.

— Бруссард… — начала было Энджи.

— Хватит твердить! Заладили, Бруссард, Бруссард, — сказал Папай и отбросил стул ногой в стену.

Сидя с открытыми глазами, я кожей чувствовал цилиндрическую поверхность дула, запах оружейного масла и сгоревшего пороха и следил за лежавшим на спуске пальцем.

— Все кончено, — повторил я, и эти слова, пройдя через пересохшее горло и рот, прозвучали как нечленораздельный стон. — Все кончено.