Один из скелетов, обнаруженных в подвале дома Леона и Роберты, как выяснилось, принадлежал пятилетнему мальчику, пропавшему два года назад в Западном Вермонте. Другой — семилетней девочке, о пропаже которой никто не заявлял, поэтому скелет так и остался неопознанным.
В июне я заехал к Хелен.
Своими костистыми руками она так крепко обхватила меня за шею, что остались синяки. От нее пахло духами, губы были накрашены ярко-красной помадой.
Аманда сидела на диване в гостиной, смотрела по телевизору комедию об отце-одиночке двух не по годам смышленых шестилетних близнецов. Папаша был губернатором, или сенатором, или кем-то в этом роде, все время проводил у себя в рабочем кабинете, и, насколько я мог судить, с детьми в его отсутствие никто не сидел. К ним в дом постоянно заходил какой-то латиноамериканского вида сантехник, много жаловался на свою жену, Розу, у которой вечно болит голова. Шутки были все сальные, близнецы все понимали и смеялись открыто, тогда как сам губернатор старался казаться серьезным и скрывал улыбку. Публика была в восторге и покатывалась от хохота после каждой остроты.
Аманда не смеялась. На ней была розовая ночная рубашка, нуждавшаяся в стирке или хотя бы в паре пшиков «вулайтом».[64] Меня она не узнала.
— Детка, это Патрик, мой друг.
Аманда взглянула на меня и подняла руку в знак приветствия.
Я тоже махнул ей, но она уже снова уставилась в телевизор и моего жеста не заметила.
— Обожает эту передачу. Правда, детка?
Аманда не ответила.
Хелен прошлась по гостиной, наклонила голову и нацепила в ухо сережку.
— Господи, Патрик, Беа теперь ненавидит вас за то, что вы сделали с Лайонелом.
Я пошел за ней в столовую. Там Хелен смахнула что-то со стола в сумочку.
— Видимо, потому и не заплатила мне.
— Можете подать на нее в суд, — сказала Хелен. — Ведь правда же? Можете. Или нет?
Мне не хотелось говорить об этом, и я не ответил.
— Ну а вы как? Тоже меня ненавидите?
Она покачала головой и пригладила прическу возле ушей.
— Шутите? Лайонел отобрал у меня ребенка. Брат он мне, не брат, пошел он!..