Это твоя вина. Все твоя вина, шептал Фред или то, что от него осталось, где-то за ухом. Даже мертвым он знал больше, чем многие живые. Он был худшим из всех. Он был лучшим из всех. Почему это осознание всегда приходит так поздно? Отчего он пропитан этой неутихающей, щемящей виной, сквозящей во всем, что он делал? Он оглянулся по сторонам в страхе, что кто-нибудь заметит, увидит, узнает, подбежит и вспорет брюхо, и из него зловонным потоком вывалятся личинки постыдных, грязных тайн. Но никто не обращал внимания. Никто, кроме нее…

Сердце ухнуло вниз, и он едва не сложился пополам в приступе ужаса, встретившись с ее прямым холодным взглядом. Глаза Фреда. Но не совсем. Проблеск жизни в глубине? Облаченная во все черное – лишь кусочек длинной шеи из-под воротника-стойки и мраморные руки белели на фоне, – точно призрак старого замка, она стояла на противоположной стороне могилы, словно на другом берегу, до которого он отчаянно желал, но не мог добраться. Смотрела беззастенчиво и прямо, впервые смотрела на него так долго. Она – Грейс Лидс, – как и полагается наследнице великого человека, держалась с выученной бесстрастностью и фамильной гордостью, с натянутой как струна спиной и лицом, не выражающим эмоций, – так же, как когда-то ее брат и отец. Только набухшая жилка у виска выдавала в ней живого человека.

Неуверенность? Оцепенение? Ступор! Как и всех учеников Лидс-холла, преподаватели заставляли его отыскивать идеальное слово для выражения своих мыслей. Идеальным словом, чтобы описать тот миг, было «ступор».

Черное платье полностью скрывало ее фигуру, придавая ей излишней бледности и болезненности, выделяло тени под глазами и сами глаза, испещренные красными прожилками. Она словно парила над землей, а учитывая длину платья – ног не видно, – возможно, так оно и было. Как капля на кончике ножа, она грозилась упасть в любую минуту, затеряться в траве, погаснуть, как пламя свечи, раствориться в сильном порыве ветра, присоединившись к брату.

В сознании Майкла застыл ее образ в форме Лидс-холла. Грейс Лидс, тонкая и нездорово бледная, как умирающая балерина, изящная девушка со страниц пыльных романов, но заглянешь в глаза – и невольно отшатнешься. Неумолимая сила – во всем, что она делала и говорила, – именно она помогала ей выглаживать с лица страх, сомнение и вину – все, что мучило его после самоубийства друга.

Вот бы она умерла вместо него. Устроил бы меня такой расклад?

Он крутил эти мысли в голове то так, то этак, представляя, что на том краю стоит Фред, а Грейс иссохшим цветком укладывают на его место, но и этот вариант не пришелся ему по душе. Жизнь в целом не приходилась ему по душе. Уже очень давно.