А затем наступает молчание. Мучительное молчание, более громкое, чем музыка.
– Наверное, мне надо…
– Я хотела…
Мы оба замолкаем.
– Начинай первым, – выдавливаю я.
Он колеблется.
– Я просто хотел сказать, что, наверное, мне надо отыскать родителей и смыться отсюда. В данный момент вечеринки не для меня. Предписание врача и все такое.
– Да, конечно.
У меня падает сердце. Хотя его слова явно подтверждаются тем, как он одет – в растянутую футболку и спортивные шорты. Этот прикид однозначно не предназначен для вечеринки.
Он толкает дверь гостиной, но я хватаю его за здоровую руку и быстро выпаливаю то, что тренировала перед зеркалом всю неделю:
– Я просто хотела поблагодарить тебя. За то, что ты защищал меня на фабрике.
Он смотрит в пол.
– Это пустяки. Я лгал тебе, и это было паршиво. Сразиться с этим охотником – это самое малое из того, что я мог сделать.
– Ты мог погибнуть. – От этих слов у меня снова сжимается горло.
Его губы трогает едва заметная улыбка:
– Я в порядке. Да, моя рука выведена из строя, и я еще не скоро смогу снова играть в хоккей, но все путем. И сотрясение мозга – это, конечно, паршиво, но такие сотрясения бывали у меня и прежде. – Он делает паузу. – Я рад, что ты в порядке. Когда я пришел в себя, мне сказали, что фабрика сгорела. Я испугался, что ты пострадала.
– Нет, со мной все хорошо.
Он глядит на меня:
– Я же ходячий детектор лжи по этому вопросу, и, говоря