Светлый фон

— Нет, не уверен. Как, ты сказал, их звали?

Нет, не уверен. Как, ты сказал, их звали?

— Гектор Гусман, Г-у-с-м-а-н, издатель из Старого города. Второго зовут Арон Гейслер.

Андерс произнес и это имя по буквам — слышал, как Леффе чирикает карандашом по листку бумаги.

— Извини, впервые слышу. И знаешь что, Таск?

Извини, впервые слышу. И знаешь что, Таск?

— Ну что?

— Не пошел бы ты куда подальше!

Не пошел бы ты куда подальше!

— Все понятно.

Леффе бросил трубку.

 

У Эрика начался приступ меланхолии. Такое с ним иногда случалось. Внезапно он становился молчалив, замыкался в себе, не шел на контакт. Вероятно, это обычный способ выражать подавленное настроение, когда старость стоит на пороге. Что же касается Эрика Страндберга, он был таким еще с детства — с того момента, как погибли их родители. Скорбеть он не умел. Гунилла тоже не умела, но она нашла за что зацепиться в жизни. И это нечто помогало ей избегать депрессий и прочих мрачных сторон жизни. Она не могла бы точно описать это словами, да в этом и не было необходимости. Просто она оказалась сильной — и хотела оставаться такой.

Гунилла всегда чувствовала ответственность за него — обязанность дать ему то, чего он не мог дать себе сам. Этим она занималась, как умела, всю жизнь.

Прошла уже целая вечность тех пор, как ушли из жизни их родители — Сив и Карл-Адам Страндберг. Их застрелили, когда они ночевали в палатке возле озера в Вэрмланде. Убийца, Ивар Гамлин, был пьян до умопомрачения — он ушел из дома в лес с дробовиком, поссорившись перед тем со своей женой и избив ее. По совершенно непонятным причинам он застрелил супругов Страндберг прямо через брезент палатки. Потом он пытался покончить с собой и отстрелил себе полголовы, навсегда лишившись способности говорить. В начале восьмидесятых Гамлин умер в тюрьме, забитый насмерть другим заключенным. Его ноги и руки были переломаны. Никто в тюрьме не видел, что же произошло. Сотрудники учреждения так и не смогли ответить, каким образом злоумышленник попал в камеру Гамлина среди ночи.

Гунилла посмотрела на брата, сидящего в самом темном углу гостиной. За окнами светило солнце, однако он нашел темноту.

Она пошла в кухню, приготовила легкий обед, зная, что он это оценит. Селедка с картошкой, твердые хлебцы, темное пиво и рюмочка водки прямо из холодильника. Рядом — кофе, кусочек торта и еще один обязательный атрибут, когда он впадал в депрессию, как сегодня: газета, за которой он мог спрятаться, делая вид, будто читает, чтобы избежать необходимости общаться с сестрой. Она терпеливо и осторожно намазала хрустящий хлебец маслом так, чтобы он не растрескался. Эрик всегда любил, чтобы масло покрывало весь бутерброд, каждый уголочек. Затем она поставила тарелку с селедкой, хлебец, бокал пива и рюмочку с ледяной водкой на поднос, отнесла в гостиную и оставила на столе возле кресла, в котором сидел Эрик. Гунилла похлопала брата по щеке. Он что-то пробурчал себе под нос.