– Вовсингер! – позвал Якоб. – Мамочка хочет тебя в постельку.

Хозяин дома специально шепелявил – обычно так разговаривают с маленькими детьми.

Он переступил порог кухни и замер, увидев Томми со сковородкой и мертвую Вовсингер на полу. Первые несколько секунд он как будто пытался что-то понять. Потом на его лице отразился ужас.

– Нет… – пролепетал Якоб Андерссон своим высоким, детским голоском и попятился.

Но Янссон уже занес сковороду для удара. Он поднял ее над головой, как теннисную ракетку. Якоба вырвало от страха, как раз в тот момент, когда литая чугунная сковорода с глухим стуком обрушилась на его череп. Этот звук все еще отдавался в ушах Томми, когда Андерссон уже лежал на полу в разноцветной пижаме и войлочных тапках в клеточку, один из которых тут же соскользнул у него с ноги.

– Якоб! Всё в порядке? – заверещала со второго этажа Черстин – как всегда, в нос.

Классическая пьеса по радио снова донеслась до ушей Томми. Он начал подпевать, почти беззвучно, одновременно поднимаясь по лестнице со сковородой в руке.

– Якоб! – снова позвала мужа хозяйка дома.

Янссон напевал все громче с каждой ступенькой.

– Якоб! – закричала женщина еще раз.

Томми ускорил подъем.

Черстин Андерссон лежала одна на двухспальной кровати. На носу – очки, нижняя часть лица скрыта под одеялом. Томми вошел в спальню, мурча под нос классическую мелодию.

Прокурор закрутила головой, но деваться ей было некуда. Янссон лег на нее, навалился всей тяжестью тела. Обнял Черстин за шею одной рукой и приподнял ее голову. А потом нащупал трусы под ночной сорочкой и снял их.

– Томми, дорогой…

Голос Андерссон сорвался.

В том, что теперь гнусавил под нос Янссон, трудно было узнать ту мелодию, которую играло радио. Томми расстегнул джинсы свободной рукой.

Черстин извивалась, она не хотела дышать его запахом. Ее страх вскружил полицейскому голову.

Он вытащил из штанов член и прошептал, наклонившись к уху Черстин:

– Ну… теперь ты будешь держать рот на замке, фру Андерссон…