Наконец его поглотила темнота. Но он все равно неистовствовал. В голове его звучали самые страшные проклятья, хотя наружу не вырывалось ни звука. Это Янссон созерцал свою темную душу.

Так он и умер. Ненависть и ощущение собственного бессилия – вот что испытал Томми перед тем, как низвергнуться в пекло преисподней.

* * *

Ингмарссон отпустил веревку, и голова Янссона упала.

Эдди и Майлз посмотрели на труп на диване. Подбородок Томми упирался в грудь, мышцы лица были расслаблены, глаза открыты. Живот под залитой пивом футболкой перекосился влево. Ноги под столом согнулись под неестественным углом.

– Надо закончить, – сказал Майлз, опуская тело Янссона на пол рядом с диваном.

Боман принес ему из кухни молоток и сел рядом с плоскогубцами в руках.

Между тем в матче по телевизору наметился перелом. Большой Самоанец метался по рингу, совершенно обессилевший и как будто потерявший ориентацию. В то время как «дальнобойщик» оправился и, набросившись на противника, опробовал на нем прием «бостонский краб». Лицо Самоанца выражало нечеловеческие страдания.

Майлз с интересом следил за поединком, одновременно выбивая Томми зубы кухонным молотком. Последнее требовало немалой сноровки. Кровь потоками стекала у Ингмарссона между пальцев. Некоторые зубы выбить не удавалось, и их приходилось вырезать ножом.

Эдди щипцами отламывал Янссону верхние фаланги пальцев. Они падали, отскакивали от пола, и он собирал их, пересчитывал и клал в пластиковый пакет вместе с окровавленными зубами.

Управившись, Ингмарссон с Боманом подняли тяжелое тело и перетащили его в ванну, наполненную перед этим крупной солью. Они тщательно зарыли Томми в соль, позаботившись, чтобы ни малейшей части тела не осталось на поверхности.

Потом они убрали в гостиной, протерли пол и замели следы. На экране Большой Самоанец просил пощады.

Эдди вытащил семейные фотографии из рамок и сжег их в пепельнице. Эмили, Ванесса и Моника плавились, превращаясь в пепел, вместе с молодым, уверенным в себе Томми. Потом дошла очередь до Софии, Майлза и самого Эдди.

На экране Самоанец вопил от боли, колотил по полу огромной ладонью, а «дальнобойщик» тянул его за ногу. Потом откуда ни возьмись на ринг выскочила группа апачей.

Боман выключил телевизор.

* * *

Обратно летели молча. В Арланде сели на автобус до Центрального вокзала. И там, в зале ожидания, пожали друг другу руки.

В этот момент Эдди затруднился бы описать свое состояние. На душе было хорошо и паршиво одновременно. Но он и не стремился выбирать между двумя крайностями, а просто принимал все как есть. Майлз, похоже, проявлял более сильную склонность к рефлексии. Он остановил на Бомане долгий взгляд, а потом неожиданно сказал: