Саша поднялась с кресла, готовясь к выходу… Только сначала нужно взобраться по хлипкой лестнице на такое же хлипкое сооружение, чтобы эффектно спуститься на сцену, словно с небес. Саша выпрямила спину, вытянула и без того длинную шею, приподняла подбородок… Затылок уперся в стоячий кружевной воротник невероятных размеров. Жутко неудобная деталь: жесткая проволока, на которой держится накрахмаленная до бетонной жесткости конструкция, врезается в плечи и шею. Голову свободно не повернешь, а если повернешь — обзор закрывает боковая часть воротника. Вдобавок не проходило ощущение, что вся эта крахмальная жесть свалится с плеч — костюмы выдали сегодня, Саша не привыкла к ним, собственно, привыкать уже времени нет. Интересно, как сама Мария Стюарт таскала этот кошмар? Впрочем, ее одевали и обували, раздевали и разували, она же была королевой, ей всего лишь нужно было красиво ходить. А Сашке нужно еще играть, самой раздеваться, если костюмеры заболтались в курилке, и…

— Стоп! — как ошпаренный кипятком, завопил в зрительном зале режиссер. — Девочки! Вы же не на рынке встретились и сплетничаете! Вы, извиняюсь, светские львицы при дворе Франциска II. Вы злословите!

— А какая разница? — обиженно пожала плечиками молодая актриса из вспомогательного состава, играющая Даму (да, просто Даму, без имени).

— Большая! — свирепо прорычал режиссер, взбегая по ступенькам на сцену на смешных коротеньких ножках. — Огромная! Это же Франция, девочки! Шестнадцатый век, родненькие! А Франция уже тогда была законодательницей мод, изысканных манер, искусств и всего, что связано с любовью! Вы должны передать эпоху…

— У нас было мало репетиций, — оправдалась вторая Дама (постарше, по имени Лада), сидевшая на эпизодах лет двадцать, оттого злющая, словно ведьма. Ну, тут дело известное: каждая артистка видит себя только в главных ролях, даже в мужских.

— Репетиций! — взвыл режиссер, взмахнув коротенькими руками. — Но у вас и эпизод пятиминутный! Это же просто: легко, изящно болтать! Не красьте текст!

Казалось, Геннадий Петрович, имеющий большое сходство с мячиком, растерзает двух актрисулек, заваливающих начало спектакля. За круглую фигуру ему дали кличку — Пинг-Понг, а перед премьерой он становился свирепым, как… мультяшный персонаж, в эти периоды его звали иронично: крокодилом Геной, он больше смешил, чем пугал. В общем-то, клички беззлобные, как и сам Геннадий Петрович, положивший на эту сцену лет тридцать своей жизни. В театре всегда есть недовольные, но при всем при том он снискал уважение даже у заядлых циников, потому что справедлив, честен (да, и такой феномен еще встречается на подмостках), заразителен в своем фанатизме и главное — одарен. Благодаря ему этот небольшой театр с непрестижным статусом «городской» (значит, заурядный) выжил, когда бедствие терпели, потонув в омуте рыночной экономики спесивые коллеги из «незаурядных». Сейчас он был вне себя, его кудрявые волосики тоже возмутились — торчали в разные стороны, а может, он просто забыл расчесаться.