Вот она и молчала. Мама с папой постоянно скандалили, и Эшли считала, что это все из-за нее. Она понимала, что сделала что-то плохое, но не знала, что именно. Мама ее ненавидела.
– И сколько это продолжалось?
– Когда мне было восемь…
Тони осеклась.
– Ну же, продолжайте.
Лицо Эшли стало мягче, беззащитнее. Теперь в кресле сидела Алетт.
– Мы переехали в Рим, – пояснила она, – где отец проводил исследования в клинике Умберто Первого.
– И там родились вы?
– Верно. Эшли не перенесла того, что сделал отец в первую же ночь, вот я и пришла, чтобы защитить ее.
– Что же он сделал, Алетт? – допытывался Келлер.
– Опять вошел в ее комнату, пока Эшли спала. Он был совсем голый. Забрался к ней в постель, только на этот раз изнасиловал. Было ужасно много крови, и так больно, так больно… Эшли не совладала с ним. Она умоляла его не делать этого больше, но все повторялось каждую ночь. И он всегда говорил одно: «Крошка моя, только таким способом мужчина показывает женщине, что любит ее больше всех на свете. Ты моя единственная, и я обожаю тебя. Но не смей никому и пикнуть об этом».
И Эшли молчала. Она не знала, что ей делать, и была совершенно одна. Вот мы с Тони и помогали, как умели.
Эшли громко всхлипывала. По щекам катились слезы. Гилберт сверхчеловеческим усилием воли удерживал себя от того, чтобы не обнять ее, не признаться, что любит, что отныне все будет хорошо. Но об этом, разумеется, не могло быть и речи.
«Я ее доктор. Отношения доктора с пациенткой святы».
Вернувшись в кабинет доктора Луисона, Гилберт обнаружил, что доктор Паттерсон и его спутницы успели уехать.
– Что же, наконец-то все прояснилось, – сообщил Келлер. – Именно этого мы ждали. Произошел перелом. Теперь я знаю, когда и по какой причине родились Тони и Алетт. Отныне нужно ждать больших перемен.
Доктор Келлер оказался прав. Свершилось чудо.