Часа через три самолет благополучно приземлился в московском аэропорту и через некоторое Кудрин уже сидел в дежурной машине; он был сказочно рад, что вернулся из своего приключения живым и здоровым.

Утром Евгений Сергеевич войдя в здание Управления, сразу же отправился на доклад к полковнику Кочеткову. Подробно рассказав обо всем происшедшим, он с грустью посетовал, что рыбалка сорвалась.

— Мне искренне жаль Евгений, что так получилось, но я тебе обещаю, что в любое время тебя отпущу и на рыбалку, и на охоту и даже в кинотеатр на фильм о рыбалке, — с улыбкой сказал он.

— И еще, — добавил полковник, — пусть твои сотрудники поедут на вокзал к приходу поезда из Волгограда и попытаются задержать этого горбоносого. А дело по краже из музея я распорядился из отделения милиции передать нам. Вот ты стоял можно сказать у истоков этого уголовного расследования, да и волгоградский эпизод ты хорошо знаешь, так что тебе Женя и карты в руки распутывай дальше этот клубок со своими сыщиками.

— Да Вы что, товарищ полковник, у меня и так дел куча и маленькая тележка, — возразил Кудрин.

— Не бунтуй Евгений, это приказ, — проговорил Кочетков и взялся за одну из папок, лежащих у него на столе, всем видом давая понять, что аудиенция окончена.

Евгений Сергеевич вышел от начальника расстроенным: «Вот как бывает», — подумал он, на рыбалке не побывал, а новое уголовное расследование поймал! Он зашел в свой кабинет и в этот момент раздался телефонный звонок. Кудрин поднял трубку телефон, из которой хриплым голосом раздалось: — Это Макеев — директор музея, помните кражу экспонатов в начале июня, мне надо с Вами срочно поговорить.

— Ну, надо же, этого тоже сегодня принесло, — подумал он.

— Конечно, приходите, я Вам оформлю пропуск на двенадцать часов дня, — проговорил Кудрин.

— Я приду обязательно, — коротко ответил Макеев и положил трубку.

Ровно в двенадцать часов дня послышался стук в дверь кабинета и на пороге появился директор музея Макеев. Когда он вошел, Кудрин сразу обратил внимание на его настороженный и напряженный взгляд. Лицо директора музея выглядело поблекшим, правое веко дергалось в нервном тике, глаза были потускневшими, а слегка вытянутый подбородок заметно дергался. Вся его суть говорила о тревоге в душе, помноженной, как показалось Евгению Сергеевичу, на элементах какого-то страха.

— Проходите, товарищ Макеев и присаживайтесь, Вас, если мне память не изменяет, Иваном Андреевичем зовут? — спросил Кудрин.

— Так точно, — по-военному ответил он, затем сел на стул, вынул из кармана носовой платок и вытер обильный пот со лба.