— Ни у меня, ни у вас нет времени вдаваться в подробности. Вы сожалеете обо всех этих прегрешениях, совершенных против всемогущего Господа?

Этот вопрос перевел разговор из сферы конкретных поступков в спор о том, почему тот или иной поступок считается хорошим или плохим. Только теперь Трэгер осознал, какое влияние оказывала на него Хизер, даже не своими словами, а просто тем, что собой представляла. Ему захотелось стать таким же. И отец Кручек предлагал сделать первый шаг.

— Да, святой отец.

— Хорошо. Я хочу, чтобы вы сделали следующее. Достаньте четки. И ежедневно читайте Розарий. Я имею в виду, все пять декад. Просите благословенную Богородицу помочь вам измениться.

Кручек произнес фразу об отпущении грехов только после того, как они вдвоем с Трэгером прочитали покаяние. Трэгер повернул голову к решетке, ловя слова на латыни. Кручек поднял голову, и вот — «чьи грехи ты простишь, они прощены» — он отпустил Трэгеру все.

Кручек сидел за ширмой до тех пор, пока Трэгер не вышел из ризницы. Когда тот остановился рядом с ожидающей на скамье Хизер, та подняла взгляд. На ее лице мелькнула едва уловимая улыбка, девушка встала, и они отправились домой завтракать.

И вот сейчас Трэгер потягивал горячий чай в китайском ресторане в Риме и с нарастающим чувством голода изучал меню, размышляя о том, угрожает ли что-нибудь Хизер, остановившейся в монастыре бригиттинок. Он не мог позволить себе тревожиться за нее — только не сейчас. Все зависело от того, придут ли они с Анатолием к соглашению.

— Кто твой связник? — спросил Трэгер у Карлоса.

Тот лишь молча посмотрел на него. Если бы он ответил, Трэгер перестал бы его уважать.

— Сможешь устроить встречу?

— Если не смогу — да поможет нам Господь.

III Габриэль настроился на переезд

III

Габриэль настроился на переезд

Габриэль Фауст в последнее время много задумывался над двумя глубокими нравственными истинами: алчность не знает пределов, а самоуверенность жестоко мстит. Он зарвался и проиграл.

Простительная гордость собственными талантами подтолкнула его вообразить, будто изготовленный им документ — а в каллиграфии его мастерство подражать не уступало аналогичному дару Инагаки в живописи — действительно стоит тех денег, которые он запросил. Не в последнюю очередь потому, что Трепанье по дороге в «Эмпедокл» позвонил ему и сказал, что какой-то мошенник предлагает фальшивку за немыслимые четыре миллиона долларов.

Ханнан даже глазом не моргнул, услышав сумму.

— Вы уверены, что это подлинник?

Фауст положил на стол заключение, подготовленное Инагаки.