— Не тот ли это человек, кто пишет для нас картины?

— Он самый.

Нет объяснения лучше самого плохого. Фауст начинал сомневаться в хваленой проницательности Игнатия Ханнана. Можно было не объяснять, как подготовить деньги в таком виде, чтобы их принял покупатель.

— Ему все равно придется обналичивать чек, — сказал Ханнан. — Подобную операцию не забудет ни один банк. Разумеется, обязательно свяжутся со мной, чтобы удостовериться в подлинности.

Он с отвращением покачал головой.

— Подумать только, торговля такой святыней.

Все свои деньги Ханнан заработал честно. Фаусту захотелось узнать, как это — зарабатывать деньги честно. Чек никто не будет обналичивать, как ошибочно полагал Ханнан. Швейцарцы в подобных вопросах ведут себя гораздо деликатнее. Фауста грела мысль, что он теперь самый настоящий мультимиллионер. А там, где четыре миллиона, почему бы не появиться и пятому?

— Можем и не соглашаться, — осмелился сказать Фауст.

— Мы ведь прекращаем это святотатство, а не начинаем его.

Ну кто не оправдает свое решение, окончательное и бесповоротное?

По части денег Трепанье было далеко до Ханнана, однако его деятельность имела бурный успех. Интересно, сколько одержимый священник выложит за копию того, за что Игнатий Ханнан заплатил четыре миллиона?

Во время великой демонстрации, педантично представляя сокровище, Фауст следил, как мастерски Трепанье разыгрывает роль неудачливого претендента. Когда Трепанье уже уходил, он его остановил и пригласил к себе в кабинет.

— Великий день, — начал Габриэль, усаживаясь в кресло.

Перед ним лежала тетрадь с поддельным документом. Трепанье не мог оторвать от нее взгляд.

— Вы принесли то, о чем мы договорились?

Трепанье похлопал себя по груди — во внутреннем кармане хрустнул конверт. Фауст достал ксерокопию отрывка, который сам добавил к тайне, опубликованной в 2000 году.

— Разумеется, вы захотите свериться с оригиналом.

Трепанье склонился над столом. Удовлетворившись, он помедлил, затем нагнулся к поддельному документу и почтительно его поцеловал. После чего последовал обмен ксерокопии на конверт. В нем лежал чек на имя Габриэля Фауста суммой в двести пятьдесят тысяч долларов.

Вот об этих-то двухстах пятидесяти тысячах Фауст и пожалел, когда Трепанье взорвал свою сенсационную бомбу. Мастерскими манипуляциями, которыми можно было только восхищаться, Трепанье добился того, что известие об откровении Фатимы практически одновременно выплеснулось на весь так называемый первый мир, после чего сразу же последовали бурные комментарии во втором и третьем мирах. В какие-нибудь тридцать шесть часов ответная реакция распространилась по всему земному шару, и на Ближнем Востоке разверзлась преисподняя. Мусульмане во всех уголках земли, а они, похоже, были во всех уголках, встали как один, возмущаясь нападками на свою веру. А в центре их гнева был Ватикан и, более конкретно, Папа.