Ни одному из этих парней не исполнилось еще и двадцати лет, включая этого сукина сына Чарли Бута. Все они были чумазыми и бритоголовыми, в зимних пальто и перчатках. Никто из них не брился в эти дни, от них исходил дурной запах. Что будет с ним, черт возьми, подумал Дитто.

Тюрьма была бы для него домом отдыха. Дитто готов был переспать там с тем громадным ниггером, только бы выбраться из этого дерьма.

Говри ухватился за край кассы, заставив маленькую женщину с макияжем подпрыгнуть. Она всплеснула руками, позволив стодолларовым банкнотам рассыпаться по полу.

– Извините. Простите.

Говри рассмеялся, вылавливая леденцы из банки и срывая обертки.

– Добавь это тоже. Тебе не нужно краситься, как шлюхе… и иногда улыбайся. Черт возьми, в этом городе скучно, – сказал он.

Квину приходилось лежать на постели лицом вниз, чтобы ослабить боль в боку. В таком положении, приподняв немного голову с подушки, он мог видеть дверь, говорить с милой черной медсестрой, которая приходила проверять его состояние каждые пятнадцать минут. Она предлагала ему принять еще таблеток, поставить капельницу, но он отказался и спросил ее о своей одежде.

Медсестра сказала, что его одежду выбросили.

– Даже ботинки?

– Даже ботинки.

Он попытался прикрыть глаза. Услышал стук в дверь.

Вошла Анна Ли Стивенс и встала над ним, затем села на краешек кровати и осмотрела его забинтованные ноги и спину. Коснулась его руки. Повернув голову, он увидел, что она плачет.

– Люка вызвали, – промолвила она. – Мы думали, что ты умер.

– Меня не настолько попортили.

– Что случилось?

– Бум нашел Хондо.

– Кто такой Хондо?

– Собака дяди, – ответил Квин улыбаясь.

– Смеешься?