Она спросила с такой интонацией, словно не расслышала меня. Я посмотрела на нее и попыталась объяснить:

– Платья и украшения. Папины коричневые костюмы и желтые рубашки. Они как форма.

– Ну, наверное, Сильви. А мне так проще – не нужно думать, что надевать. Нет нужды тратить время на хождения по магазинам или выбор нужного платья перед шкафом – я никогда не любила этим заниматься. В любом случае я скоро вернусь и мы попытаемся спасти этот день и заняться чем-нибудь приятным.

Когда мама ушла, я снова принялась за изучение образцов обоев, прислушиваясь к ее шагам в коридоре, потом она открыла и закрыла входную дверь. Однако образцы не давали мне отвлечься от мыслей о том, куда она идет. Наконец я не выдержала, отложила книгу и встала.

Я выглянула в окно, увидела на улице маму, и вскоре мне удалось ее догнать. Когда мы подошли к перекрестку, там уже стоял фургон, включивший сигнал экстренной остановки.

Забытые последователи Пастыря — такие слова были написаны на его боку, частично скрытые толстым слоем грязи. Кто-то попытался что-то на нем нарисовать. Я лишь сумела различить контур безголового животного с бесконечно извивающимся хвостом и случайными буквами и цифрами, беспорядочно написанными вокруг: М, А, З, 6, 13.

Когда мы подошли к фургону, Альберт Линч неуверенно помахал нам рукой из-за руля. Что-то в его внешнем облике заставило меня содрогнуться. Однако мама выглядела совершенно спокойной, поэтому я просто последовала за ней. Его гладкая кожа ребенка – деталь, которую я помнила с нашей первой встречи на парковке, – не изменилась. Но теперь он носил большие очки, а на верхней губе появились клочковатые усы. В тот вечер, во Флориде, Линч был в бейсбольной кепке. Без нее стал виден его лысый череп, который блестел, словно его отполировали.

Вместо того чтобы открыть дверцу кабины, Линч скрылся за сиденьями, распахнул заднюю дверь фургона, и я увидела, что там нет сидений, на полу лежит тонкий матрас, а на нем – Абигейл, неподвижная, как Пенни.

Девочка медленно повернула голову, чтобы посмотреть на нас, заморгала, и на ее лице появилось ошеломленное выражение. Однако ее неподвижность длилась всего несколько мгновений. Как только Абигейл увидела мою маму, она отбросила в сторону одеяло, которое закрывало ее ноги, села, подвинулась к краю фургона, выскочила из него и пошла к нам, слегка прихрамывая.

– Привет, давно не виделись, – сказала мама, когда девочка взяла ее за руку.

Из фургона послышалось шуршание. Мы с мамой повернулись, чтобы посмотреть, что происходит, но звук заставил Абигейл скользнуть за спину моей матери. Девочка не обращала на меня внимания, и я воспользовалась моментом, чтобы ее разглядеть. Я решила, что ей около пятнадцати лет. Может быть, шестнадцать. Между мной и Роуз. Она перестала быть ребенком, которого я видела в тот вечер в Окале; Абигейл выросла, и под бесформенной футболкой у нее появилась грудь. Светлые волосы, свалявшиеся, как и прежде, доходили до пояса. Ноги были босыми, на пальцах левой я заметила синяки.