— Действительно забавно, — согласился Мэтью, хотя на самом деле думал, что это очень печально. А тарелки наверняка работы Хирама Стокли.
— Не спускай Николь все в бутылку, она бы разбогатела от всего того серебра, что платил ей Годвин. И еще она говорила, что он ночью как отстреляется и заснет, иногда ее называет чужим именем. И когда он начинал рыдать у нее на плече, она его выставляла. Серебро серебром, а гордость у каждой шлюхи есть.
— Другим именем? — спросил заинтригованный Мэтью. — А каким?
— Николь говорила, что-то вроде… Сьюзен, кажется. Сами у нее спросите. В общем, странный был он старик, этот Годвин. Почти всегда пьяный, и руки у него были холодные.
— Может быть, придется спросить у Николь, — сказал Мэтью, размышляя вслух. — Интересно узнать о докторе Годвине побольше.
— А теперь вы заговорили, как он, — хмыкнула Грейс.
Мэтью снова вернулся к разговору.
— Как кто?
— Как Энди. Хотел знать, когда Годвин был здесь, когда ушел и так далее. Говорил про этого типа с Николь. Николь рассказывала, он ей засунул, слил в чехол, а потом только и делал, что расспрашивал про Годвина, будто на самом деле для того и заходил… В смысле, для того пришел сюда.
— А это так? — спросил Мэтью, глядя, как она гладит куклу в бессознательной потребности утешения от этого куска грязной тряпки, набитого соломой. Реликт из прошлого, подумал он. Как Сьюзен может быть реликтом из прошлого доктора Годвина. А может ли это иметь какое-то отношение к его убийству? — Мисс Хестер! — начал он. — Еще один вопрос. Не называл ли когда-нибудь при вас Эндрю Кипперинг имени Уильяма…
— Стоп, — прервала она его. — Как ты меня назвал?
— Мисс Хестер, — повторил Мэтью. — Вашим именем.
Тут у Мэтью кинжальным ударом вступило в мозг прояснение.
— Вы не Грейс Хестер!
— Да нет, черт побери. Я — Мисси Джонс. А Грейс Хестер — в комнате в конце коридора. Это та больная.
— Больная?