Еще раз сопоставить объект и его изображение — и карандаш Берри задвигался, описывая непрерывную кривую. Она приступила к портрету Королевы Бедлама. Мэтью обернулся на врачей, Рэмсенделла и Хальцена, которые стояли у стены, наблюдая процедуру. Хальцен курил свою глиняную трубку, пыхая клубами дыма, которые тут же уносились в окно, а Рэмсенделл держался одной рукой за локоть другой, подпиравшей подбородок.
Часы Мэтью показывали четыре минуты девятого. Вчера, когда они с Берри добрались до лечебницы, уже почти стемнело, и девушка не хотела начинать работу при свечах. Мэтью сообщил докторам, что собирается увезти изображение леди в Филадельфию как средство опознания, и когда они дали согласие, он спросил у Берри, может ли она рисовать в утреннем свете, и получил ответ, что это вообще идеальный вариант, чтобы фиксировать детали. Потом они с Берри сняли две комнаты в «Надежном друге», поужинали в заведении миссис де Пол и пошли спать — оба с одинаковой ломотой после целого дня в седле и с энтузиазмом по поводу предстоящей работы. Мэтью потребовалось полбутылки портвейна, чтобы успокоиться и заснуть.
Утренний свет озарял лицо дамы, сидевшей безмолвно и неподвижно в темно-лиловом кресле с высокой спинкой. Она смотрела в никуда, как и раньше, уставив светло-карие глаза в сад. Все, что находилось в комнате — да и во всем мире, — могло быть для нее каким-то фантазмом, не стоящим внимания. Как и раньше, облако белых волос было тщательно расчесано. Руки без украшений сжимали подлокотники. Одета она была в розовые домашние туфли, декорированные маленькими бабочками. И единственная разница — сейчас ее хрупкое тело было завернуто в шелковое домашнее платье не цвета розы, а желтых бабочек, порхавших среди цветов сада. И нельзя было сказать, что она совсем неподвижна, потому что губы у нее шевелились то и дело, будто она ставила себе вопросы, на которые нет ответов.
Берри села так, чтобы видеть ее в профиль — как рисовала деда.
— Лицо женщины из лечебницы для душевнобольных, — ответил ей Мэтью. — В Уэстервике. Это в Нью-Джерси, дорога примерно в тридцать миль.
— Для душевнобольных? — Мармадьюк Григсби оживился — материал для своей газеты он мог унюхать даже поверх запаха куриной печенки со своей тарелки. — А что за женщина? Мэтью, что у тебя от меня за тайны?
— Никаких тайн. Я тебе говорил, что поступил на работу в агентство «Герральд», которое специализируется на решении проблем. Так вот, одна такая проблема у врачей больницы. Им нужно установить личность пациентки. Как это сделать, если нет описания? И какое описание может быть лучше портрета? — Он обратился снова к девушке: — Если ты сможешь это сделать, я тебе заплачу.