Так как Параша, до сих пор не понимая горькой участи своего отца, не имела причин помышлять о его освобождении, то это новое чувство ее восхитило.
«Господи! — молилась она, — не оставь меня своею милостию и не лишай невыразимого блаженства, которое наполняет мою душу».
Вскоре потом намерение идти в Петербург, упасть к ногам Монарха и просить помилования отцу, совершенно созрело в уме ее и стало постоянною мечтою.
За долго до этого, Параша любила уединенно молиться в березовом лесу, близ дома родителей; теперь она чаще стала ходить туда, проникнутая своею мыслию и с теплою верою воссылала молитвы к Господу благословить путь ее и дать силы на совершение подвига.
Иногда, предавшись мольбе, она забывала свои ежедневные занятия, чем неоднократно навлекала на себя выговоры родителей, которым долго боялась открыть свое намерение. Бодрость оставляла ее, всякий раз как только она хотела заговорить об этом с отцом, не ожидая вовсе успеха от такого объяснения.
Обдумав, она предположила при первом случае, во чтобы то ни стало, преодолеть робость и высказать свою заветную мечту. Однажды, рано утром, Параша пошла в лес испросить у Отца Небесного твердости и силы слова для убеждения родителей. Возвращаясь оттуда, она решилась открыться тому из них кого увидит первого и, предоставив все воле Провидения желала однако же встретиться прежде с матерью, ожидая от нее более снисхождения. Приближаясь к дому, Параша увидела отца. Он сидел у ворот, на скамейке и курил трубку. Параша твердыми шагами подошла к нему и со слезами сказала: «Батюшка, отпустите меня в Петербург, я пойду туда и буду просить Государя помиловать вас».
Отец, выслушав внимательно, взял ее за руку и введя в комнату, где жена его приготовляла обед, сказал: «Радуйся, жена, добрые вести, у нас появился сильный покровитель, и знаешь ли кто? Наша дочь! Она, видишь ты, сейчас идет в Петербург и хочет сама просить за нас Государя!» После того Лупалов, смеясь, пересказал все слова Параши. «Лучше бы ей, — отвечала мать, — сидеть за работой, а не задумывать такого вздора».
Бедная девушка, уже заранее приготовилась к гневу родителей, но не ожидала насмешек, они поколебали ее и она залилась горькими слезами. Минутная веселость, несвойственная Лупалову, скоро прошла, он сделался необыкновенно суров и стал бранить Парашу за ее слезы, а между тем, тронутая мать обнимала ее и, желая развеселить, говорила, подавая ей тряпку: «На-ка, сотри со стола, мы сперва пообедаем, а там ступай себе, с Богом, в Петербург».
Такие ответы родителей, конечно, скорее упреков и строгого обращения, заставили Парашу отложить разговор, но досада, что с нею обходятся как с ребенком, скоро прошла и уже более ее не тревожила. Параша твердо решилась исполнить свое намерение, беспрестанно повторяла все одно и тоже, просьбы ее были так неотступны, что отец, потеряв терпение, не шутя, побранил ее и строго запретил напоминать об этом; а мать, жалея, старалась внушить дочери, что она еще очень молода для такого предприятия.