Вызвали потомъ Джэка Уитерса и онъ разсказалъ то же самое, подтверждая сказанное братомъ.

Пришла очередь Брэса Денлапа. Онъ казался очень печальнымъ, чуть не плакалъ. Въ публикѣ зашевелились, заволновались; всѣ приготовились слушать, многія женщины повторяли: «Бѣдняжка, бѣдняжка…» нѣкоторыя даже вытирали себѣ глаза.

Спрошенный подъ присягою, Брэсъ Денлапъ сказалъ:

— У меня было не мало непріятностей по поводу моего бѣднаго брата; но я сталъ думать, что онъ преувеличиваетъ свои огорченія, потому что трудно было повѣрить, чтобы у кого-нибудь доставало духу обижать такое безотвѣтное существо…

Я замѣтилъ тутъ легкое движеніе со стороны Тома, но онъ тотчасъ принялъ на себя снова видъ человѣка, услышавшаго не то, чего ожидалъ, а Брэсъ продолжалъ:

— Вы понимаете, что не могъ я допустить и мысли, что станетъ притѣснять его пасторъ… было бы неестественно даже это подумать… и потому я мало обращалъ вниманія на рѣчи брата… чего теперь никогда, никогда не прощу себѣ! Поступи я иначе, и мой бѣдный братъ былъ бы со мною, а не лежалъ бы убитый… самъ безобидный такой!..

Тутъ голосъ у него прервался; прошло нѣсколько времени пока онъ собрался съ силами, чтобы продолжать, а публика вокругъ него говорила жалостныя слова, женщины плакали; потомъ все стихло опять такъ, что стало жутко; и среди этой полной тишины раздался стонъ дяди Силаса… Брэсъ началъ снова:

— Въ субботу, второго сентября, братъ не пришелъ къ ужину. Я немножко обезпокоился и послалъ одного изъ моихъ негровъ къ подсудимому, но онъ воротился съ извѣстіемъ, что Юпитера нѣтъ и тамъ. Я сталъ тревожиться болѣе и болѣе, не находилъ себѣ покоя… легъ спать, но не могъ заснуть, всталъ опять… это было уже глухой ночью… и пошелъ бродить по усадьбѣ подсудимаго и окрестъ нея, надѣясь, что повстрѣчаю моего бѣднаго брата; я не зналъ, что онъ уже въ лучшемъ мірѣ!.. — Тутъ Брэсъ снова чуть не задохся отъ волненія, а женщины почти всѣ разрыдались; но онъ скоро оправился и заговорилъ опять:- Я долго ходилъ такъ безъ толку, наконецъ, воротился къ себѣ и попытался заснуть хоть немного, но не удалось это мнѣ… Прошелъ день, другой… всѣ начинали тревожиться, толковали объ угрозахъ подсудимаго, стали подозрѣвать убійство, но мнѣ оно казалось невѣроятнымъ… Многіе стали искать трупъ, однако, не могли его найти и бросили дѣло, а я пришелъ въ той мысли, что братъ мой ушелъ куда-нибудь, чтобы поуспокоиться, и воротится снова, когда забудетъ о своихъ непріятностяхъ. Но въ прошлую субботу вечеромъ, девятаго сентября, Лэмъ Бибъ и Джимъ Лэнъ пришли ко мнѣ и разсказали все… передали всю сцену убійства, и сердце у меня такъ и упало… И тутъ я припомнилъ одну вещь, которой не придалъ значенія въ свое время. Ходили слухи о томъ, что подсудимый разгуливаетъ во снѣ и дѣлаетъ то или другое, всякіе пустяки, самъ не помня того. Но я вамъ разскажу теперь то, что мнѣ вдругъ припомнилось. Ночью въ это роковое второе сентября, когда я бродилъ близъ усадьбы подсудимаго и былъ занятъ своими грустными мыслями, случилось мнѣ повернуть на табачное поле, и тутъ я услышалъ стукъ заступа о песчаную землю; я пробрался поближе и заглянулъ сквозь зелень, обвивавшую плетень, и увидалъ, что подсудимый сгребаетъ землю лопатою… лопата у него съ длинною рукояткою… и онъ бросаетъ землю въ большую яму, которая почти заполнена до краевъ. Онъ стоялъ ко мнѣ спиною, но луна ярко свѣтила, и я узналъ его по его старому, рабочему, зеленому фризовому сюртуку съ бѣлымъ потертымъ пятномъ на спинѣ, похожимъ на пятно отъ пущеннаго комка снѣга… онъ зарывалъ убитаго имъ же!..