Ну да, подумал я. Сенька. Сенька им поможет. Сахарную вату. Сахарную вату в гробу. Гроб в сахарной вате. Всё в сахарной вате, а сбоку цветочки.

Сенька им поможет.

— Пишет? — спросил отец.

— Вроде пишет.

И что ты по этому поводу думаешь?

Я осторожно выглянул.

Отец не курил, он ел хлеб. Прямо целую буханку. Держал её в кулаке, откусывал, уже до половины съел. Он так может две съесть, без масла и без чая.

— Думаю, что ничего плохого в этом нет. Я тоже сочиняла. Помнишь?

— Ну да. Повесть про сопротивление в концлагере. Помню, ты даже куда-то её посылала…

Отец снял горелую корку, отправит её теперь на квас.

— В «Пионерскую правду», — сказала мать.

Они вместе рассмеялись. Забавно. Оказывается, мать писала повести про концлагерь и посылала их в «Пионерскую правду». Значит, у меня это семейное.

— Ты не читала? Ну, что он там корябает?

— Нет, — ответила мать.

— Жаль… Он что, хочет писателем стать?

Мать хихикнула. Я спрятался.

— Нет. Всё гораздо проще. И сложней.

— Да?

— Катя Родионова, — мать сделала паузу, интересно бы посмотреть, что она в этой паузе делала, рожи, что ли, корчила? — Катя Родионова как-то сказала, что хочет выйти замуж за писателя. Она сказала, что писатели — самые интересные люди на свете.

Они опять засмеялись. А потом отец сказал, что девчонки начитаются «Мастера и Маргариты» и начинают воображать разное, я уже плохо расслышал, что он там ещё говорил, я уже ушёл.