Словно ты, когда крылья расправишь…

Словно ты,

когда крылья

расправишь…

— Не двигайся! Шевельнешься — и…

И все же Асафу позарез надо было шевельнуться. Он боялся, что если останется лежать, то все его мозги вытекут через ухо. Боль, пульсировавшая в голове после утренней драки у озера и начавшая было утихать, разыгралась по новой. Она скакала в черепной коробке, словно приветствуя появление новой боли.

— Кто ты такой? — закричала Тамар. — Чего тебе надо?

Асаф смотрел на нее, стараясь сфокусировать взгляд, но ежик волос отказывался соединяться с голосом, который он слышал. В тумане, заполнявшем его несчастную голову, тускло блеснула мысль: «Это девчонка, а не парень. Кто она?» И тут же еще один пронзительный укол: это она! Но где ее волосы? Где черная грива, о которой он слышал?

Из-за вершины холма донесся лай. Тамар, сосредоточенная на Асафе, ничего не услышала. Он хотел сказать ей, что это Динка, но прежде надо было попытаться сесть. Асаф приподнялся, и Тамар тут же замахнулась здоровенной палкой. Подняв взгляд (глазные яблоки отозвались адской болью), Асаф увидел целый ряд ржавых гвоздей, торчавших из дубины, и понадеялся, что ему врезали не этими гвоздями. Он пощупал голову чуть выше уха. Крови не было, только еще одна большая раскаленная шишка — для коллекции. Тощий парень сидел с закрытыми глазами неподалеку от него, привалившись к скале.

— Ты кто? — От напряжения и страха голос ее звучал сдавленно. — Чего тебе надо?

До Асафа наконец дошло: она думает, что он — из тех, кто ее преследует. Нужно объяснить. Он снова попытался приподняться.

— Только встань!

Асаф не знал, что делать. Она металась прямо перед ним, с этой своей дубиной, то подскакивала вплотную, то отскакивала на пару шагов, до смерти напуганная, взбешенная и до жути опасная. Асаф смотрел на нее и думал, что вот такая, почти лысая, с перекошенным от злобы лицом, с дубиной в руке, в перепачканном рваном комбинезоне, — даже такая она гораздо красивее, чем он думал или, по крайней мере, чем она писала о себе в дневнике. Он сидел и смотрел на нее, стараясь подогнать ее внешность к тому, что о ней узнал, и к тому, что себе нафантазировал. Надо признать, она изрядно отличалась и от того, и от другого. Вот, например, глаза… Теодора сказала, что у нее очень открытый, даже вызывающий взгляд, но ничего не сказала о поразительном цвете этих глаз — синева, отдающая сталью. Однажды он сфотографировал похожий цвет — осенний туман над горой Скопус на восходе. И еще Теодора ничего не говорила о том, как широко расставлены эти небесно-стальные глаза, словно между ними этот самый… простор.