Синцов встал с лестницы и несколько упился глупостью ситуации, но потом подумал, что глупости тут в меру, а еще подумал, что вот такие бабушки питаются яичной лапшой с луком и живут три тысячи лет, другим же везет гораздо меньше, иногда совсем не везет. Наверное, это из-за братьев Дятловых. Братья были явные и клинические неудачники и, как все настоящие неудачники, заражали неудачей других, зря Царяпкина с ними связалась.

Закашлялся, тепловозный угар осел в легких, во рту стоял нефтяной привкус. Люди спешили, поскольку со стороны вокзала объявили отправку.

Где-то впереди бабушка с зеленым чемоданом просила другого молодого человека помочь ей погрузиться в вагон, и молодой человек помогал изо всех сил.

Грошева не наблюдалось. Уже объявили, что поезд отправляется и провожающим нужно покинуть вагоны, но Грошев вагоны явно не покинул. Синцов сел на скамейку и дышал, стараясь выдышать мазутный перегар. Ноги тряслись то ли от напряжения, то ли от газов.

Объявили отправку еще раз. Теперь никто не носился по платформе туда-сюда, теперь все стояли и смотрели снизу вверх на окна, махали руками и вытирали слезы. Отъезд.

Грошев выскочил из вагона на перрон уже на ходу. В руке он держал плотный синий конверт с красной полосой, лицо у Грошева было растерянным, совсем не таким, как обычно, неуверенным. Точно Грошев купил какой-нибудь там расчудесный константиновский рубль, пришел домой и выяснил, что это не рубль, а вялое китайское фуфло, различимое невооруженным взглядом.

Поезд тронулся, провожающие немного его подогоняли, а потом отстали и с облегчением направились к мосту. Мимо прокатился вагон, в одном из окон которого Синцов разглядел чемодановую старушку. Старушка махала руками всем подряд.

Поезд убрался.

К скамейке подошел Грошев, почесывая щеку конвертом, сел рядом.

– Петь, все нормально? – спросил Синцов.

– Да, нормально. Успел. Давно хотел его достать, а тут этот мужик решил свою коллекцию сбросить…

– Поедем в больницу?

– Смотри-ка лучше.

Грошев открыл конверт и бережно, двумя пальцами, достал открытку. Старую, советскую, пожелтевшую и выцветшую. На открытке изображался Гагарин, черно-белое фото, видимо, сразу после полета – в кителе, с новенькими твердыми погонами.

Грошев перевернул открытку. На другой стороне была роспись. Или подпись. Одним словом, автограф.

Гагарин.

– Я не пойму, мы все-таки…

– Пойдем, тут рядом.

Грошев убрал открытку в конверт и улыбнулся с облегчением.

– Пойдем!