С Привокзальной площади успели разъехаться машины, на перроне тоже было пусто, только по мосту одиноко катилась пустая лимонадная бутылка.

Синцов подумал, что это, наверное, перебор – взбираться по лестнице в третий раз, по глупости этот день может превзойти многие дни этого лета.

По безнадежности еще. Точно.

Синцов перебрался через мост и увидел больницу, искать особо не пришлось. Нарядные разноцветные корпуса выступали из зелени, Синцов удивился, что больница такая новенькая, похожая на попугая, и подумал, что это, наверное, хорошо, в такой больнице даже Царяпкина быстро выздоровеет. Вид больницы как-то успокоил Синцова, он вошел на территорию больничного городка и быстро выяснил у тетеньки, что приемный покой недалеко, сразу за стадионом, покой окрашен в интенсивно-зеленый и его трудно не заметить.

На стадионе стоял вертолет. То есть уже не стоял, а собирался взлетать, лопасти медленно вращались, разгоняя вихри из скошенного зеленого газона, так что проходящего мимо Синцова немного забросало срубленной травой.

Возле самого приемного покоя дежурили реанимационные автомобили, водители сидели, свесив ноги наружу, и курили.

Внутри приемный покой выглядел хуже. Снаружи царил двадцать первый век, время сайдинга и полимерных покрытий, внутри середина двадцатого. В клетчатой плитке пола белели протоптанные тропинки, деревянный барьер регистратуры покрывала черная грязь, стены удручали цветом тины. В углу стояли угрюмого вида инвалидные кресла, страшные, громоздкие, выкрашенные той же болотной зеленой эмалью. Синцов ощутил острый приступ безнадежности, пусть и от воздуха, воздух здесь пах не только медициной, но еще и кровью. Нет, это было, скорее всего, просто железо, но Синцов подумал про кровь.

Лестница ему еще не понравилась, с выкусанными по центру ступенями, она как-то нехорошо уходила вверх, Синцов не понял, почему она не понравилась, но точно не понравилась, в этой лестнице было что-то не так. По лестнице спускалась женщина.

Она шагала медленно, точно вслепую, прежде чем утвердиться на ступеньке, проверяла ее ногой, убеждалась в том, что она есть, что не провалится. На ступеньках женщина отдыхала, на каждой по несколько секунд, дышала громко, здесь ей явно не хватало воздуха.

Синцов ее неожиданно узнал. Мать Царяпкиной. Видимо, Царяпкина была очень похожа на свою мать, лицом и волосами, и общим припудренным видом, даже в движениях прослеживалась гнутая царяпкинская пластика и разболтанность.

Мать Царяпкиной сошла с последней ступени и проследовала мимо Синцова, постукивая ногтями по стене. Синцов хотел у нее спросить про Царяпкину, но заметил, что правый глаз у этой Царяпкиной сильно дергается. Синцов не стал на нее смотреть, страшно ему стало на нее смотреть, поэтому, пока Царяпкина пересекала приемный покой, он изучал старинные коляски.