Для некоторых жанров был выделен в качестве наиболее существенного структурного признака «синтаксис», «единство композиции» как «признак устойчивый, закономерный»[366]. Несомненно, что к такому заключению ученого привел блестящий результат его структурного («морфологического») анализа волшебной сказки. Однако относительно других жанров он сохранял осторожность. Ему удалось достаточно убедительно выделить по структурным признакам кумулятивную сказку. Замечательно, что и здесь В. Я. Пропп предпринимает поиски связей принципа кумулятивности (то есть морфологии) с лежащими вне фольклора факторами — ранними формами сознания[367]. Что касается других видов сказок, то В. Я. Пропп допускал, что «вероятно, единством композиции они не обладают»[368]. Метод морфологического анализа (в иной модификации) он применил при фольклорно-этнографическом исследовании аграрных праздников, установив, что «все большие основные аграрные праздники состоят из одинаковых элементов, различно оформленных», «одинаковых слагаемых <...>, иногда и просто тождественных»[369]. На этот раз структурный анализ был проведен в единстве с анализом историко-генетическим и семантическим: в методологическом плане такой подход во многом способствовал снятию в нашей науке противостояния структурно-типологического и историко-типологического подходов.

В монографии о былинах В. Я. Пропп перенес главное внимание на «закономерности композиции каждого сюжета»[370]. Отечественные эпосоведы продолжили эту традицию, но также и предприняли опыты выявления общих структурных особенностей героического эпоса[371].

Опять же к числу важнейших (и, может быть, особенно дорогих В. Я. Проппу) принципов его концепции фольклора надо отнести положение об определяющей, генерирующей, формообразующей роли этнографических связей. В 30–50-е годы у нас, особенно в изучении русского фольклора, традиции этнографического подхода к изучению народной словесности, осознание единства фольклора и этнографической действительности стали ослабевать под напором литературоведческой, чисто филологической методологии. В. Я. Пропп был не просто одним из немногих, кто эти традиции сохранял и продолжал, но он влил в них свежую теоретическую кровь, обогатил их самобытными идеями, разработал современный метод историко-генетических исследований фольклорных явлений через анализ их этнографических связей (условно его можно определить как метод «этнографизма»), придав ему поистине универсальный размах. В сущности, все его труды основаны на применении этого метода — с учетом специфики жанров и конкретного материала. Так, в «Исторических корнях...» уже сформулированы основные понятия, относящиеся к типологии связей сказок с лежащей вне их социальной и бытовой действительностью. К сравнительно редкому типу относятся случаи прямого отражения в сказках «некогда имевшихся институтов» и «полного совпадения обряда и обычая со сказкой»[372]. Более частый тип — «переосмысление», когда отдельные элементы обряда замещаются или когда меняются мотивировки[373]. Особую важность В. Я. Пропп придавал третьему типу — «обращению»: формы обряда в сюжете как бы сохранялись, но им придавался противоположный смысл; сюжет возникал «не эволюционным путем прямого отражения действительности, а путем отрицания этой действительности»[374]. Нужно еще учесть, что понятие этнографической действительности В. Я. Пропп толковал достаточно широко, включая морфологию, совокупность исторически менявшихся представлений людей о мире, природе, обществе, о времени, пространстве и т. д. Такой широкий подход и был осуществлен ученым в отношении волшебной сказки. Некоторые критики неправомерно свели результаты исследования к установлению в качестве чуть ли не единственного источника генезиса жанра обряда инициации. На самом деле речь шла именно о целом комплексе древних институтов, представлений, о сложной работе творческого сознания, определивших не только собственно исторические корни, но и весь процесс рождения и эволюции сказки[375].