Как всякая крупная звезда, Сарпи представляется нам окруженным целым сонмом мелких спутников и последователей, вышедших преимущественно из рядов тех официально-холодных панегиристов св. Марка, о которых мы уже говорили в предыдущей главе. Парута, Мануцио, Контарини и пр. наперерыв пытаются убедить Италию, что республика есть лучшее из всех правительств, а Венеция – лучшая изо всех республик.

Из них мы обратим внимание на первого (Паруту), который не ограничивается одним восхвалением своей родной республики, а пытается указать преимущество венецианского политического строя над другими. Для сравнения он избирает не какую-либо другую итальянскую муниципальную республику, а испанскую и древнеримскую монархию; таким образом, он обращает в пользу св. Марка всё то, что можно сказать о преимуществе экономической организации над чисто политической, федеративного строя над унитарным.

Сарпи, точно так же, как и иезуиты с Поссевином, Бозио и Аммирато, не достигает цели и не оказывает решительного влияния на политическую судьбу Италии. Но он вызывает некоторое оживление в итальянской публицистике, переходившей уже с половины XVI столетия в какой-то горячечный бред за неимением перед собой живой задачи…

V

Платон сменяет Тита Ливия и Тацита – Норес – Сгвальди – утописты: Бонифачо – Цукколи – Кампанелла

Платон сменяет Тита Ливия и Тацита – Норес – Сгвальди – утописты: Бонифачо – Цукколи – Кампанелла

Мы уже говорили, что итальянская политическая литература во все свои периоды и на всех ступенях своего развития носит отпечаток некоторого эмпиризма. Начиная от анонимного автора «Oculus pastoralis» и кончая только что перечисленными публицистами времени упадка, она менее теоретизирует, чем преследует какие-либо практические цели, часто односторонние и узкие (как, например, Джанотти и панегиристы Венеции); часто несбыточные (как, например, иезуиты и Фра Паоло Сарпи); часто своекорыстные и гадкие (как Ботеро и придворные макиавеллисты). Последователи Гвиччардини, да и он сам в значительной степени, может быть, чужды такой цели; но они не чужды эмпиризма, так как их творения носят чисто наблюдательный, психологический характер. Вероятно, это исключительно эмпирическое, добытое опытом настроение итальянского политического духа обусловливает непонятное равнодушие их к одному из величайших мыслителей классической древности – к Платону.

Когда политическая жизнь замирает в Италии и перестает поставлять обильный живой материал для публицистики, то классические образцы начинают играть в ней очень уважительную роль. Так направление, начатое Джанотти и основывавшее свои надежды на возрождение Италии на образование в ней среднего сословия, платит обильную дань Аристотелю. Тит Ливий, своей республиканской простотой соблазнивший самого Макиавелли, привлекает к себе тех из публицистов всех школ, которые не видят надобности прикрывать бедность содержания энергией и красотой слога. Бозио, Аммирато, а с другой стороны Парута и некоторые из последователей Сарпи создают целую литературу комментариев Тацита… Только платонизм до XVII века не находит себе последователей в Италии.