8-го февраля 1849 г. была раскассирована, наконец, и эта камера. Установленный триумвират созвал новую, которая должна была выбираться всеобщей подачей голосов. Джусти и на этот раз был выбран; но отказался принять предлагаемое ему в третий раз звание народного представителя. Измученный физически и нравственно, он угасал очевидно…

Привожу письмо его к Марини, с которым с детства он был в очень дружеских отношениях. Письмо это тогда же было напечатано, в одном из флорентийских альманахов:

Наши дела упали решительно, и еще хуже, чем в июле 48 года. Народ не умер, но умерла мысль, возбуждавшая его к искуплению своей свободы. Я надеюсь даже, что мысль эта, загнанная в самую глубь души, очистится там, созреет и прорвется вновь с новою силою, с большим единодушием… Две вещи, главным образом, повредили нам: то недоверие к себе, то непомерная самонадеянность. Одна заставляла нас медлить, где нужны были порывы; другая – поступать, очертя голову… С одной стороны люди, вечно сидящие сложа руки, кричали нам: не торопитесь! С другой нас уличали в бездействии. А мы, среди этих двух крайностей, толкли воду, или еще хуже пожалуй. В другой раз, если только можно воспользоваться уроками, мы будем довольствоваться тем, что сделаем всё возможное, будем помнить, что мир не для тунеядцев, и что лучшее – вечный враг хорошего.

Наши дела упали решительно, и еще хуже, чем в июле 48 года. Народ не умер, но умерла мысль, возбуждавшая его к искуплению своей свободы. Я надеюсь даже, что мысль эта, загнанная в самую глубь души, очистится там, созреет и прорвется вновь с новою силою, с большим единодушием…

Две вещи, главным образом, повредили нам: то недоверие к себе, то непомерная самонадеянность. Одна заставляла нас медлить, где нужны были порывы; другая – поступать, очертя голову…

С одной стороны люди, вечно сидящие сложа руки, кричали нам: не торопитесь!

С другой нас уличали в бездействии. А мы, среди этих двух крайностей, толкли воду, или еще хуже пожалуй. В другой раз, если только можно воспользоваться уроками, мы будем довольствоваться тем, что сделаем всё возможное, будем помнить, что мир не для тунеядцев, и что лучшее – вечный враг хорошего.

Это письмо, писанное не в минуту увлечения парламентской ссорой, рисует гораздо лучше, и может быть, даже вернее, характер Джусти и сущность его политических убеждений, чем его парламентская деятельность, и приведенный выше отрывок из письма, писанного под влиянием только что постигшей его политической неудачи.