На следующий день, 16 декабря, Боуэрс записал:

«Сделали по-настоящему хороший дневной переход, только под самый вечер идти стало труднее. С утра мои сани немного отставали и расстояние между нами и Скоттом непрестанно увеличивалось. Я знаю, что обычно иду с ним вровень, здесь же отставал так сильно, что через два часа после старта оказался на несколько сот ярдов позади. Челнок, к которому я уже собирался прибегнуть, тоже ничего не дал бы: когда мы догадались осмотреть полозья саней, то сразу поняли, в чём дело: их покрывал тонкий слой льда. Чтобы избавиться от него, наклоняли сани на бок и поочерёдно очищали полозья, причём тупой стороной клинка, чтобы не поцарапать. Самое трудное при этом — не дотронуться до них рукой или рукавицей, так как любая сырость превращается в лёд. После этого мы легко побежали вперёд, а подкрепившись за ленчем чаем и галетами с маслом, чуть ли не перегнали передовую команду»[221].

«Сделали по-настоящему хороший дневной переход, только под самый вечер идти стало труднее. С утра мои сани немного отставали и расстояние между нами и Скоттом непрестанно увеличивалось. Я знаю, что обычно иду с ним вровень, здесь же отставал так сильно, что через два часа после старта оказался на несколько сот ярдов позади. Челнок, к которому я уже собирался прибегнуть, тоже ничего не дал бы: когда мы догадались осмотреть полозья саней, то сразу поняли, в чём дело: их покрывал тонкий слой льда. Чтобы избавиться от него, наклоняли сани на бок и поочерёдно очищали полозья, причём тупой стороной клинка, чтобы не поцарапать. Самое трудное при этом — не дотронуться до них рукой или рукавицей, так как любая сырость превращается в лёд. После этого мы легко побежали вперёд, а подкрепившись за ленчем чаем и галетами с маслом, чуть ли не перегнали передовую команду»[221].

«Надо спешить, сколько хватит сил, ибо мы уже на шесть дней запоздали против Шеклтона, всё из-за той злополучной бури. Нам пока не встречались трещины, каких я ожидал; собаки отлично дошли бы сюда»[222]{125}.

«Надо спешить, сколько хватит сил, ибо мы уже на шесть дней запоздали против Шеклтона, всё из-за той злополучной бури. Нам пока не встречались трещины, каких я ожидал; собаки отлично дошли бы сюда»[222]^{125}.

«С утра сделали более пяти миль; на ленч устроились в виду большой зоны сжатия. Покончив с едой, какое-то время шли вниз, затем поднимались по очень неровной поверхности. Продирались по ней до 4.30, но тут лыжи стали совсем ни к чему, пришлось их снять и положить на сани, а дальше идти пешими. Ноги немедленно начали проваливаться: один шаг делаешь по голубому льду, следующий — на два фута погружаясь в снег. Очень тяжело идти. Зона сжатия впереди, похоже, тянется вправо к большому леднику, за ледником Келти на востоке, поэтому мы переменили курс и пошли, ориентируясь на небольшой крутой выступ, находящийся у подножия Клаудмейкера, приблизительно перед последней третью всего расстояния от нас до него. Предполагали стать лагерем в шесть, но шли до половины седьмого, последние полтора часа по участку сильного сжатия льда, пересечённому вдоль и поперёк ледяными волнами разной величины и сотнями трещин, которые, как правило, кто-нибудь успевал заметить. Остановились посреди зоны сжатия, где с трудом нашли свободное от трещин место для палатки. Довольно далеко за нами остался ледник Келти, представляющий собой беспорядочное нагромождение огромных глыб льда. Впереди вдали тянется длинный ряд ледопадов, и я думаю, что завтра у нас будет очень трудный день на этом хаотичном ледяном поле, которое кажется необозримым. Идти же ближе к берегу нельзя — мешают северные отроги Клаудмейкера, красивой горы, возвышающейся над нами чуть ли не вертикально»[223].