«Праздник Рождества — и действительно праздник: мы прошли по очень изменчивой поверхности целых 15 миль. Главное, на ней' трещин хоть отбавляй. На каждом шагу нагромождения льда — не знаешь, с какой стороны их обойти. Мне не повезло — я упал в трещину и повис на конце постромок.

Мало приятного, конечно, особенно в рождественский праздник, с которым совпадает мой собственный день рождения.

Повиснув в воздухе и раскачиваясь на постромках, я за несколько секунд овладел собой и огляделся. Это был, скажу вам, не волшебный замок. Когда я уже пришёл в себя, сверху раздался голос: „Вы в порядке, Лэшли?“ Я, разумеется, был в порядке, но что за радость болтаться в пустоте на куске верёвки, тем более в таком месте! В яме, глубиной футов в пятьдесят, шириной — в восемь, длиной — в сто двадцать. Пока я так раскачивался, у меня было более чем достаточно времени, чтобы прикинуть размеры, а ширину я даже измерил лыжными палками, благо они висели у меня на кистях рук. Прошла, казалось, вечность, прежде чем я увидел над собой верёвку с петлёй на конце для ноги. Мне бы не хотелось часто попадать в такие переделки, тем более что в трещине я промёрз насквозь и отморозил лицо и руки, а это очень мешало выбираться наверх. Но Эванс, Боуэрс и Крин благополучно вытянули верёвку. Крин поздравил меня с днём рождения, я вежливо поблагодарил, и все рассмеялись^{132}, довольные тем, что я отделался лёгким испугом и даже не ушибся. Мои товарищи звали на помощь впередиидущих, но те, как ни странно, ничего не слышали, а оглянулись в тот самый момент, когда меня вытащили на поверхность, и лишь тогда узнали, что произошло. Они нас дождались. Капитан Скотт осведомился, как я себя чувствую и могу ли идти, на что я честно ответил, что да, могу. Зато вечером в лагере, за едой, я был бы вовсе не прочь смолотить двойную порцию. Впрочем, угощение и так было на славу. Обед состоял из пеммикана, галет, шоколадных эклеров, конины, рождественского плам-пудинга, имбирных леденцов и карамели — по четыре штуки на каждого. Мы все наелись до отвала»[236].

До ленча мы прошли больше восьми миль. Я умудрился наскрести из барьерных рационов дополнительное угощение — по плитке шоколада и по две ложки изюма в чай. Вскоре после ленча трещины исчезли. Дело шло к вечеру, но капитан Скотт шёл как заведённый и не собирался останавливаться.

Ветер улёгся, очки запотевали от дыхания, в ветрозащитных куртках было слишком жарко, одним словом, всё не слава Богу. Наконец Скотт остановился, и мы выяснили, что прошли 14,75 мили.